Вор черной масти

Я рассказал, что случилось со мной после перекура на станции седьмого августа 2011 года. О том, как я оказался на станции Черная, допросы, сумасшедший дом, Борлаг и все остальное. Закончив короткий, несколько сбивчивый и эмоциональный рассказ, признался:

— Я сам не понимаю, почему мои отпечатки пальцев и все остальное совпали с данными подполковника Рабера. Могу только предположить, что он мой дальний родственник, точнее дед, имевший к моменту гибели сына Рабера Аркадия Михайловича. Отсюда и наше удивительное сходство.

Но, прибавил я, все равно не понимаю, почему имеют такое сходство, даже отпечатки пальцев.

Волосников выслушал меня, помолчал и задал вопрос, который никогда не пришел бы мне в голову:

— Как звали вашу бабушку по отцу?

— Клавдия, — автоматически произнес я, и, похолодев, ошалело уставился на Волосникова и с ужасом вскричал: — Так оказывается, что моя жена Клавдия — в будущем и есть мать моего отца!

Волосников понял мое состояние, разлил коньяк по рюмочкам, предложил:

— Выпейте, Михаил, это трудно воспринимать, но по открывшимся обстоятельствам получается, что это правда… Не знаю, к сожалению, как все это уложить в разворачивающеюся передо мной почти фантастическую историю.

— Кольцо времени! — воскликнул я.

— Что это значит? — поинтересовался Волосников.

Мне пришлось бы нелегко, если бы Волосников был неученым, таким как нынешний министр МГБ СССР Абакумов Виктор Семенович. К счастью, подполковник Волосников был эрудирован, начитан, и ему не пришлось объяснять азы зарождающейся фантастики. По крайней мере, он хорошо знал роман Герберта Уэллса "Машина времени".

Я попытался объяснить ему это как мог, добавив от себя, что совершенно не имею никакого представления, как я попал в прошлое, зачем и с какой целью. Мне это абсолютно не ясно, подчеркнул я. Это произошло против моей воли, спонтанно и совершенно неожиданно. Темнота в сознании и я тут.

— Готов вам поверить, Михаил Аркадьевич, — произнес Волосников. — Если бы это случилось направлено, то вас бы готовили к перемещению. Ваш липовый паспорт и деньги сразу подтверждают полную правоту ваших слов…

— Теперь вы знаете все. Что будет со мной дальше? — спросил я. В душе стало пусто и тоскливо.

— Ничего не измениться! — ответил Волосников. — Вы идете на задание.

И тут я услышал от него слова, которые несколько дней назад говорил Клавдии:

— Забудьте обо всем и как можно скорее! Если о нашем разговоре узнает еще кто-нибудь, то вы и я будем ликвидированы в самые кратчайшие сроки. А точнее, нас с вами медленно похоронят в подвалах Лубянской тюрьмы, и перед этим день за днем будут долго пытать всевозможными способами, выбивая из нас всю информацию. Если вы этого не знаете, как это делается, то я очень хорошо об этом информирован. Нас выпотрошат наизнанку, перед тем как убьют. Поэтому никогда, никому и не при каких обстоятельствах не смейте даже заикаться об этом. Вы погубите не только себя, но и меня. Но даже погубив меня, вы этим не спасете свою жизнь… Поэтому, лучше оставайтесь для всех полковником Рабером, это будет намного безопаснее, чем быть человеком из будущего, которого в конечном счете ожидает расстрел. Вы меня поняли, Михаил Аркадьевич?

— Увы, мне понятно! Мы с вами в одной лодке!

— Интересное выражение, — заметил Волосников. — Но оно удивительно точно характеризует наше с вами положение.

Мы замолчали. Потом Волосников произнес как бы в раздумье:

— Представляете, сколько людей из различных группировок нашей партии захотели бы воспользоваться вашим знанием будущего в своих, корыстных целях. А такие группировки есть. Люди, получившие власть, опасны уже тем, что считают свое назначение на должность наместничеством. Мы с вами обязаны не допустить протечки информации. Это зависит лишь от вас.

— Понимаю, — угрюмо буркнул я. — Но разве я дал повод усомниться в своем умении громко молчать?

— В этом я убедился лично, поэтому я изначально не считал нужным поднимать вопрос о вашей ликвидации, — признался Волосников.

Я услышал, то, что хотел услышать. Я протянул свою руку Волосникову и пообещал:

— Спасибо, Николай Яковлевич! Даю вам честное слово, что никто не услышит о том, кто я на самом деле!

Волосников ответил мне коротким рукопожатием и вдруг спросил:

— Когда это случится?

Я понял, о чем он спрашивает. О смерти Сталина.

— В 1953 году.

Волосников, услышав это, растерялся. Лицо его покраснело, руки чуть подрагивали, когда он подносил папиросу ко рту. Около минуты он был в состоянии тихого шока.

— А будущее… оно какое? — с запинкой произнес он. — Вы живете уже при коммунизме?

— При капитализме! — брякнул я. — Коммунизм — полная химера!

— У вас нет коммунизма? Нет? — Волосников был совершенно сбит моими словами. — Как же так? Но почему?