Вор черной масти

— Один фраер из полицаев бывших.

— Понятненько, — протянул Белка многозначительно. — Сначала перед немцами выслуживался, а теперь перед хозяином и кумом как волчок крутится, гад! Не плотник, но стучать охотник. Душонка у него низкая, если сам себе хозяина ищет.

Хотя считается, что на толковище все равны, но это совсем не так. Каждый путевый имеет свои заслуги и если ты в блудную не влез, эти заслуги имеют вес как примерно воинские звания. Поэтому в нашей кодле была четкая иерархия. Разобраться в ней непосвященному было очень трудно. Ахмет занимал в ней первое место. Не потому, что был старожилом лагеря. Он был чистый вор. Вор, прошедший с честью трюмиловку и имеющий уже право на колымские звезды по срокам, которые он отмотал и авторитет.

А вот я, хотя и был уже авторитет и тоже прошел трюмиловку, замарался. Я, по моему пути вора "сбился с пути", участвуя в грабежах и разбоях на гастролях. Это был мой минус. Вор должен красть, а не грабить. Разбой — занятие для фраеров. Никто не осмелился бы меня в этом упрекнуть, но про это все помнили. Поэтому, на толковище, я занимал второе, почетное место. Далее шли Ростов, Белка, Желудь и Вьюн. Так сказать, по нисходящей.

Приблатненных на толковище не допустили. Нас было только шестеро.

— Помогать сукам, — самим ссучится, — заявил Желудь. — Но стучевило по зоне разгуливает и по закону должно быть казнено в течение суток.

— Вот-вот! — Ахмет поднял палец. — Думайте, бродяги, как самооборону делать будем.

— Уделать поддувало легко, — сказал Котька Ростов. — Кишевник[230] кинуть или на перо посадить. Любого фраера за мокруху воткнуть нахально[231].

— Не о том говоришь, Константин, — сказал я. — Что скажут честняги в других зонах, если мы от сук заказ примем и его исполним. Ссученными враз станем. И не казнить стукача — тоже, потому, что долг свой не выполним.

— Вот оно что! — взвился Вьюн, до которого только что дошел весь трагизм нашего положения. — Во, попали крепко!

Все замолчали, задумались.

— Может тихаря Вася припотел на нож поставит? — спросил Белка. — Крещение примет.

— Мысль неплохая, — ответил я. — Но Вася в нашей хевре крутится, значит с нас все равно спрос будет…

— Стукача мы уберем, сбаторим[232], но не завтра, — решил Ахмет. — Если мы исполнение приговора отложим, то все нас правильно поймут. А вы пока думайте, все думайте…

20 августа 1949 года. 04 часа 16 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

* * *

Что делать в лагере, если ты ничем не занят? Есть, спать, резаться в бой да по территории неприкаянно слоняться. У нас любили повторять старую, проверенную многими поколениями каторжников, истину: "Стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть. Лучше малость полежу". Черную масть пока не трогали, за отказ от работы в БУР не сажали. Начальство лагерное на наши воровские шевеления смотрело сквозь пальцы. Не замечало нас, вроде бы нас тут совсем не было. Да и мало нас было.

— Пост номер три, врагов народа сдал!

— Пост номер три, врагов народа принял!

Это часовые на вышке. Идет смена-сдача поста. На вышку заступает новый караульный: Фома. Он — чукча. Это не ругательство и не оскорбление. Он действительно местный, с Чукотки. А зовут его Фома Иванович. И фамилия у него — Антонов. Это смешно. Антонов Фома Иванович. Но стоит посмотреть на его не славянское лицо, и разводишь руками. Что же, бывает.

Когда в 1932 году местным аборигенам на севере выдавали Советские паспорта, многие из них себе такие имена и фамилии брали. Зачем? А я откуда знаю!?

Когда никого нет поблизости из начальства, может Фома перекинуться двумя-тремя словами с зэка. Иногда бросает за проволоку махорку. Значит, жалеет заключенных. Совесть имеет.

Ночью мне не спалось. Днем выспался, а сейчас думы одолевали. Кумекал, как дело правильно провернуть и не засыпаться самому и других не подставить. Присел на штабель дров. Не спеша выкурил папироску. Еще посидел, поразмышлял. И так плохо, и так не хорошо! Снова посмолил. Ну ничего в голову не лезло! А надо было дело на зэке[233].

Сзади вдруг послышался стук, как будто на землю что-то упало. Я резко встал и подошел ближе к колючке. На земле передо мной валялся… автомат!

А Фома-попугай спешил, лез с вышки вниз и тихо ругался вполголоса:

— Ай, уснул, ай, как плохо! Начальника злая, накажет, однако!

Я мог бы подобрать автомат и скрыться в зоне. Но знал, какие за этим последуют повальные шмоны. Поэтому не стал этого делать. Зачем мне автомат?

Фома, спустившись с вышки, увидел меня по другую сторону колючки. Фома попытался достать автомат через проволоку, но тот лежал слишком далеко.

— Ай, беда! — запричитал он и, посмотрев на меня, жалобно попросил: — Помоги!

Я не испытывал к Фоме чувство неприязни, но попугай, он всегда попугай. Поднять автомат и отдать ему, это означало ссучиться сразу и бесповоротно.

Но я нашелся. Пнул сильно ногой автомат ближе к проволоке на распаханную землю и произнес при этом:

— Накидали железа, пройти невозможно!