Ворон – Воронель

Високосный год

В неурожайном, високосном, роковомИщу приюта, как бездомная собака,А за стеной интеллигентный разговорО самиздате и о музыке до Баха.А за стеной уже построена шкалаПо черным спискам от Христа до Робеспьера,И несмолкаемо во все колоколаЗвонят деревья облетающего сквера.Ах, в этот черный, високосный, роковойЗаприте дверь свою и окна занавесьте, —Ведь все равно не догадаться, для кого

Осенний благовест несет благие вести.Ведь все равно не угадать, что суждено,Не нарушая связи следственно-причинной:Пусть хоть разлука — не с разрухой заодно,Пусть хоть разрыв — но лишь концом, а не кончиной!Пусть расставанье — не враждой и не войной,Пусть кровь и око — не за кровь и не за око,Чтобы земля моя, покинутая мной,Не поплатилась — справедливо и жестоко!Но не земля на пепелищах, а зола,Но для амнистий, видно, время не приспело,И ловко шьются уголовные делаПо черным спискам от Христа до Робеспьера.

Но тверд расчет у орудийного ствола,Но раскаляется земная атмосфера…И несмолкаемо во все колоколаЗвонят деревья облетающего сквера…Октябрь-декабрь 1972

Ломбардная баллада

Монотонно, запасясь терпеньем,Оставляя город под собой,Я всхожу по каменным ступенямВверх, на Исаакьевский собор.Подо мной парадом юбилеевИзукрашен мрамор колоннад,

В доме за углом, где жил Рылеев,Деньги под залог дает ломбард.Возле стен, где рушились святыни,Где гудел набат бунтовщиков,Бережно хранятся в нафталинеВереницы шуб и пиджаков.В комнате, где крестным целованьемОтвергалась истинность присяг,Нежится каракуль в целлофанеИ часы безмолвные висят.За стеклом хранятся самоцветыИ хрусталь упрятан под замок,Будто под огромные проценты

Отдана история в залог.Будто стало прошлое обузойИ его охотно сбыли с рук,Будто не распутать вечный узелИ не разомкнуть проклятый круг.Будто бы вокруг стоят постоемОккупационные войска,Будто бы стою я перед строем,Ощущая холод у виска.Будто бы к мостам, в стихах воспетым,Рухну я, подстреленная влет.…В Мойке, за гранитным парапетомБитые бутылки вмерзли в лед.1972