Воронеж – река глубокая

Пробовали ли вы когда-нибудь построить овен по линии и непременно по ранжиру? Не пробовали? Попро­буйте. Я с удовольствием посмотрю, что у вас из этою получится. Потому, что я однажды это пытался сде­лать.

Девушки вскочили, точно голубей спугнул сокол.

Заспешнли, куда-то побежали, потом вернулись, рассы­пались.

— Тихо! — рявкнул я.— Тихо! Становись!

— Куда?

Я оторопел. Действительно, куда им было становить­ся? Кругом лавки, так что если бы они попытались ;Яостроиться как положено, слева от меня, то у них ниче­го бы не получилось. Они и так прыгали через лавки, как козы, кто-то взобрался на лавку.

— Отставить,— сообразил я.— Выходи в предбан­ник.

И почему моя жизнь связана с баней? В армии служба началась с заготовки банных веников, и теперь вот...

Девчонки вывалились в раздевалку. Тут было место вдоль шкафов, и я вновь попытался их выстроить.

— По линейке! Чтоб носки по линейке,— вспомнил я прописные истины, которые усвоил у Прохладного, командира роты, но, к сожалению, истины были истина­ми лишь для меня. Девчонки захихикали, заспорили, они перемешивались, как крупа в каше, кто-то сел, кто- то вскрикнул:

— Ой, косынку забыла,— и убежала в другой зал.

— Можно раздеться? Жарко.

—Снимите пальто. Быстрее!

—У меня ватник.

—Ну, сними ватник.

— У меня пальто. Мамино.

— Ну, сними пальто.

— Мне холодно.

— Тогда стой в пальто. Становись. Неужели не понимаете? По росту становись, чтоб носки по одной линии.

— То снимай, то не снимай. Я пить хочу.

— Ох!

—А как на одной линии? Посмотрите, я на одной линии?

— Я с ней стоять не буду.

— Ас кем?

— С Алкой. Мы с ней не разговариваем.

— Встаньте через одного.

— А она выше меня.

— Зато ты толще.

— А ты... Ты...

— Товарищ командир, подойдите. Ничего, что у меня волосы, коса в узел завязана? Если хотите, я распущу.

— Девчонки, смирно!

— Маша, выйди из строя, ты не на одной линии.

— Ой, смех, какие у тебя чуни!

— Ты сюда, ты сюда,— я хватал их за руки и рас­ставлял по росту.— Убери грудь.

— Куда же я ее уберу?

— Товарищ командир, ей убрать грудь некуда.

— Ой, смешно! Роза, ты чего в мужских брюках?

— Платья нету. Ничего тут смешного не вижу. Товарищ командир, не буду я с ними стоять. У меня платья нет. Чего они смеются? Разве я виноватая, что у меня юбки нет. У нас все сгорело. Вам бы так.

— Хорошо, хорошо, будет платье, будет юбка, стой. Товарищи! — залез я на лавку.— Помолчите. И не надо друг друга высмеивать. Тихо!

И произошло самое ужасное — я дал петуха. А что такое командир без голоса? Командир без голоса — как без крыльев птица.

Меня уже не слушали, строй нарушился.

— Хватит кричать,— сказала Верка,— Сам на себя посмотри: малолетка, а орешь. Жених.

Она подошла к окну, вынула папироску «Ракета», сунула ее в рот, спросила:

— Девчонки, у кого спички есть?

— Оставь сорок,— попросила Галя.

— Ты куришь? — удивился я, забыв команды.

— Во-первых, мы с вами на брудершафт не пили, и ты мал, чтобы мне говорить «ты», во-вторых, не ваше дело, курю или нет. Не вам судить, вы мне не свекор. - Ответила холодно, как якутский мороз, Галя.

Мой авторитет лопнул, как пузыречек на луже в дождичек. Девчонки заговорили о своем, строя не было. Я не знал, что предпринять, машинально сунул руку в карман, достал спички, что-то упало на пол. Я протянул спички Верке.

— Прикуривай.

— Это ваша? — раздался голос. Внизу у лавки стояла Роза, похудевшая толстушка. В мужских зала­танных клешах, в чунях, из чуней торчали толстые белые шерстяные носки домашней вязки. Вид у нее был какой угодно, только не военный. Особенно нелепо выглядела яркая сатиновая кофточка, опускавшаяся без пояса на брюки.

На ладони Розы лежала медаль.

— Девчонки, поглядите, что у нашего кавалера.

Девчонки повернулись, подошли, молча глядя на мою медаль.

— Дай-ка,— сказала Галя. Взяла медаль, бережно погладила, как ребенка. Какие у нее красивые руки! Но что-то в этой девушке было странное, загадоч­ное.

— Чего не носишь? — спросила она тихо.— Кава­лер.

— Как-то так... Чего хвастаться? Я... Не надел и все.

— Носи,— сказала она, потом добавила:—Мо­жешь говорить мне «ты». Девки, кончай бардак, стано­вись. Совсем обнаглели, парня в краску вогнали. Только не ори, покажи, что хочешь, поймем. Я-то знаю, а дев­ки... Непуганые. Разбирайся, становись!

И строй получился.

Строй молчал, я не знал, что делать дальше. Когда молчание стало тягостным настолько, что мы заметили, как на улице наступает вечер, я сказал:

- Одно ведро. Тряпки... Поищите. Баня-то боль­шая. Напротив мужское отделение. Внизу дверь заколо­чена. Еще пацаном с отцом ходил и ни разу не видел, как дверь открывается, на втором этаже по лестнице вход, на лестнице очередь стояла. Слева от нее солдаты всегда мылись. Посмотрите, Зинченко приказал вымыть, почистить классы. Сами распределите роли. Разой­дись.

Роза, Светлана, Нонна! — начала командовать Верка. Обойдите ближайшие дворы, поищите ведра и тряпки.

—Никуда не ходить,— сказал я.— Район не разми­нирован.

— Ничего не случится,— сказала Галя. Инициатива руководства перешла к ней, и Верка сникла.