Воротиться нельзя влюбиться! (СИ)

— Есть, как не быть! — обрадовал меня он, чуть закряхтел, поднимаясь с табурета, и проворчал, извиняясь: — Помню, по молодости колени у меня были левое и правое… А теперь стали больное и здоровое!

— Да уж… — эхом отозвалась я, всё ещё не веря, что зеркальце мне такую подставу устроило.

— Эй, Раджа! Покажись девице! — гаркнул принц, открывая дверь.

Пришлось встать, чтобы не мешать.

В избушку сунулась лошадиная морда. Белая и познавшая тлен бытия. Раджа уныло мотнул головой и медленно моргнул огромными чёрными глазами, обречённо вздохнув. И вдруг встрепенулся. Принюхался. Большие ноздри жадно втянули воздух, а морда резко повернулась к бочонку и уткнулась в него, слегка качнув.

— А ну, не смей! — нахмурился вдруг старый принц. — Ты же бросаешь!

— Любой вид зависимости плох, будь то зависимость от алкоголя, наркотиков или идеализма, — вдруг укоризненно проговорил конь.

— Ты обещал! — пророкотал нависший над ним Евпатий Егорыч.

— Всё, что раздражает в других, может вести к пониманию себя, — ответил Раджа, а я вдруг с удивлением узнала цитату из творчества Карла Юнга.

— Не передёргивай.

— То, чему ты сопротивляешься — остается, — уверенно заявил конь в ответ и пырхнул так, будто поставил печать.

Бочонок тем временем повалился набок, и Раджа с необыкновенной прытью катнул его на себя. Тот с грохотом покатился прочь из избушки, старый принц кинулся наперерез, но был отброшен в сторону резким взмахом массивной морды. Пока Евпатий Егорыч, матерясь сквозь зубы, поднимался с пола, конь уже резво отбежал подальше от крыльца, копытом поддел бочонок, поставил его торчком и одним мощным ударом пробил дыру в крышке. В разные стороны брызнула пена, мгновенно застывая на морозе причудливыми хлопьями.

Раджа довольно хрыпнул и воткнул морду в бочонок, одним махом втянув в себя его содержимое. Задорно лягнул копытом опустевшую тару, поднял морду к небу и смачно, с оттяжечкой рыгнул, а потом вдруг загарцевал на примятом снегу.

— Жизнь-то налаживается, — заржал Раджа.

— Ну, держись, калдырь бессовестный! — погрозил ему кулаком старый принц, держась за ушибленный бок.

— Ай, кто бы говорил! — дерзко мотнул головой Раджа, отчего длинная белая грива взметнулась и перелетела на другую сторону шеи. — Кто намедни так бельтюки залил, что аж в седло забраться не мог и в канаве уснул, оглашая громким храпом окрестные улицы? Раджа ж тебя еле до конюшни доволок! А ты утром нет бы спасибо Радже-то сказать… нет! Верещал, будто Горыныча увидал! Возмущался, что на навозной куче тебя оставили. Так прости, милсдарь, на навозной куче было теплее всего!

Я не выдержала и рассмеялась. Старый принц смутился и даже глаза отвёл.

— Так это… праздник же был… да и батюшка помолодел, как тут за его здоровьечко не выпить? Ладно, что уж там. Вы, сударыня Яга, не судите строго. Невоспитанный у меня конь, заморский. Зато быстры-ы-ый… Ажно шапку с головы сносит, когда он в галоп пускается. Вы мне, сударыня Маруся Яга, яблочек-то продайте, так я и отправлюсь восвояси. А за пиво ваше золотой монетой заплачу. Вы уж простите Раджу, не ведает он, что творит. Дитя природы…

Как я с крыльца от этого перфоманса не грохнулась — сама не знаю.

— Значит, конь у вас заморский… пьющий…

— И читающий! — закручинился Евпатий Егорыч.

— Совсем никуда не годится, — фыркнула я, зашла обратно в избушку и закрыла дверь за стыдливо проскользнувшим внутрь старым принцем.

— А то! Как начитался этого ихнего Юнга навомирского, так совсем сладу с ним не стало. Я ему слово — он мне три цитаты. Одно хорошо: когда трезвый, мало он разговаривает.

Вдруг за окном раздалось напевное:

— Выйдем ночью в по-о-оле вдвоём! И мы песню там запоё-о-ом! Ты ходи вдвоём по полю с конём, а не то тебя копытом прибьём!

— А когда пьяный — много, — тоскливо вздохнул Евпатий Егорыч и пожаловался: — Так он ещё и поёт. Ладно это, а то похабщину всякую… Стыдоба!

— Да что вы говорите! — с фальшивым сочувствием поцокала я. — Неужто вы даже не подпеваете?

— Подпеваю, — повинился старый принц. — Особенно эту, про ежовый зад. Но только пьяным!

— Беда… — покачала я головой. — Дурно на вас заморский конь влияет.

— Ай, дурно! — признал гость. — Но ничего, мужик я крепкий, сдюжу. Так что там про яблочки-то, а?

— Про яблочки… Видите ли, какая ситуация, Евпатий Егорыч… — проговорила я и осеклась, раздумывая.

С одной стороны, он же принц. Кто меня ещё спасёт, если не он? Яблочек у меня нет, но есть как минимум одно желание и возможность зеркальце передарить. С другой стороны — страшно открываться незнакомцу. Да и как он вывезет меня через лес, если леший запретил там появляться?

Нет, надо сначала узнать, кто он и чем дышит, а уж потом решать.

— Скажите, а вы с Кощеевичем в каких отношениях?

— Как «в каких»? — сурово сдвинул седые брови принц. — Удавил бы гниду! Сестриц своих еле спас от него! Как увижу — тут же стрелу в него пущу, чтоб он свой поганый дух испустил!

Хоть ни лука, ни колчана я у него не заметила, но от сердца отлегло.

— Враги, стало быть, — понятливо протянула я, усаживая гостя на табуретку. — Вы как, отвара травяного желаете?