Восемь мечей

– Мейделин! – воскликнул Морган и выпрямился. – Боже мой, она, наверное, все слышала не хуже нашего. И нафантазировала себе… – Он вскочил с места. – Послушайте, так дело не пойдет. Как бы то ни было, но я сбегаю домой… на пять минут, скажу ей, что я живой. По рукам?

Хью кивнул. Однако при этом он горячо желал, чтобы с полдюжины самых разговорчивых людей явились на опушку с фонарями и убрали бы ужасные трофеи стрелка. Шагая по влажной от росы лужайке, Морган очутился точно в центре дорожки света, струящегося из открытой двери. Хью стоило бы отправиться в дом и зажечь там все лампы, какие только попадутся под руку. Кроме того, на улице стоял собачий холод, он мог видеть клубы пара, в которые обращалось его дыхание. Но будет ли какой-нибудь толк, даже если весь дом в один момент засветится, как кинотеатр…

Нервничая, Хью вошел в холл. Вид у него был еще более удручающий, нежели тем вечером: перепачканный желтый ковер, черные портьеры, мрачная мебель, источающая затхлый запах полироля, и переговорная трубка, торчащая из стены. Хью вдруг понял. Здесь ощущалась пустота не только теперь, здесь всегда было пусто. Деппинг никогда в самом деле не жил здесь. Этот дом был лишь одним из мест, в котором он надевал одну из своих масок; неудовлетворенный гений, столь же блестящий, сколь и ужасный, чьи пальцы запятнали каждого человека, связанного с этим делом, яркости и живости которому придавало лишь его неистовство. Можно было представить себе его, спускающегося по лестнице в рубашке с высоким воротником, седовласого сатира, поглядывающего вниз через перила.

С тревогой Хью подумал о том, было ли убрано тело из комнаты наверху. Он предположил, что да: еще днем об этом шла речь; не хотелось бы увидеть, что мертвый старик все еще лежит там с ухмылкой на лице… Хью невольно проделал все то же самое, что они ранее проделали с Морганом и Мерчем: он повернул направо и оглядел комнату, в которой скрывался стрелок.

Здесь не было электричества. Хью не стал пытаться зажечь газовую лампу; он щелкнул зажигалкой и, как и прежде, ничего особенного не заметил. Унылая необставленная комната, которая, наверное, когда-то была гостиной, пахнущая отсыревшими обоями. Однако в ней мыли полы и вытирали пыль. Пол в комнате был покрыт лаком, за исключением голого пятна, где когда-то лежал ковер, никаких следов на нем не было. Как не было и признаков того, что Мерч ранил стрелка, хотя на каминной полке виднелись следы от пуль, а зеркало над ней было разбито. Лишь застоявшийся пороховой дым и серебряный блеск разбитого стекла, рассыпанного под окном.

Половица скрипнула под его ногой. Он обернулся, потушив зажигалку. Кто-то расхаживал по дому.

Невозможно было определить, откуда шел звук. Хью показалось, что из комнаты наверху. Было… странно, что этот вздор пришел ему в голову. Но ему вдруг подумалось, что было бы как-то неловко, если бы старик Деппинг прямо сейчас спустился оттуда. Залитый светом холл полнился скрипами. Хью вдруг пришло в голову другое объяснение этому. Не было ведь никаких свидетельств того, что убийца покинул дом. Они никого не видели. Хлопнула дверь – и ничего более. А если убийца был здесь, то, должно быть, в его револьвере еще осталась парочка пуль…

– Доброе утро, – донеслось из дальнего конца холла, – как вам работенка?

Хью узнал этот голос, как и звук неуклюжей походки, последовавший за ним. Это был голос доктора Фелла; но теперь он звучал иначе, чем прежде. Из него исчезла напористая раскатистость. Он был печальным, бесцветным и полным такой горечи, какую мало кому доводилось слышать. Опираясь на трость и тяжело дыша, будто после долгой ходьбы, доктор Фелл показался из-за угла лестницы. На нем не было шляпы, а плечи были укутаны шарфом. Его обычно красное лицо было бледным, а седые волосы – растрепанными. В маленьких глазках, подкрученных усах, массивном подбородке – во всем отражалась какая-то сардоническая усталость.

– Знаю, – пробормотал он и в очередной раз вздохнул с присвистом, – вы спрашиваете себя, что я здесь делаю. Что ж, я вам скажу. Проклинаю себя.

Повисла тишина. Взгляд доктора Фелла задержался на темной лестнице и затем остановился на Доноване.

– Может быть, конечно, если бы мне рассказали о потайном ходе в Дубовой комнате… Ну да ладно. Я сам и виноват. Сам должен был все разузнать. Это я позволил этому случиться! – рявкнул он и стукнул тростью по ковру. – Я их к этому подтолкнул, намеренно подтолкнул, чтобы подтвердить свою версию; но я не хотел, чтобы все так вышло. Я хотел бросить приманку, и тогда… – Его голос становился все тише. – Это мое последнее дело. Больше не стану разыгрывать из себя всезнающего чертова идиота.

– А вы не думаете, – произнес Хью, – что Спинелли получил по заслугам?