Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Глава третья

Парижские университеты

С радостью возвратился Петр Иванович Мельников в Москву из Парижа… Казалось, все складывается прекрасно, встретили его сердечно, принимал активное участие в постановках новых опер, готовился к дебюту как оперный певец, но… Горько вспоминать прошедший сезон. Конечно, Петр Иванович знал, что голос его далек от совершенства, но так провалиться он не ожидал. И снова уехал в Париж, чтобы еще раз попытаться упорной серьезной работой с профессорами пения достичь хорошего результата.

Как и год тому назад, Петр Иванович стал заниматься с Бертрами. Каждое утро от девяти до десяти он работал с ней. Сначала обычные упражнения для постановки голоса, потом пел выученные им партии, особенно те, где он еще недостаточно овладел постановкой звука. После небольшого перерыва он начинал самостоятельно, с помощью аккомпаниатора естественно, разучивать партии, которые он предполагает попросить для нового дебюта у Мамонтова. И с каким наслаждением он занимался в эти часы, не теряя надежды на успех… Вот его настоящее дело, вот его будущее.

Апрель, май прошли в упорной, самозабвенной учебе. Оно и понятно. Он должен за это время серьезно подготовиться к самостоятельной работе, ведь в один прекрасный день он будет предоставлен самому себе, не век же ходить в учениках, не век же ходить на помочах, и если не устоишь на своих ногах, то можно потерять все — надежду, мечты, радость жизни. Выучив «Хованщину», «Псковитянку», затем «Анджело», приступил к разучиванию партии Петра во «Вражьей виле».

Не теряя веры в себя, он вовсе не был убежден, что оперный певец может рассчитывать на успех каждой исполненной им партии. Напротив, горек хлеб певца, столько потов сойдет с него, прежде чем он достигнет успеха. В особенности трудно на первых порах, когда приступаешь к разучиванию партии. Стоило ему взяться за новую партию Петра, как голос потерял звучность, утратил какие-то приобретенные в других партиях краски… И каждое утро, перед самостоятельными занятиями, он идет к Бертрами и настраивает свой инструмент на привычных, простых упражнениях. Вот и вся его работа с ней. Чисто механическая. Да оно и понятно: прежде чем играть на скрипке, идут в лавочку и покупают скрипку. Эти-то «скрипки», и чрезвычайно надежно, готовятся у Бертрами. Он это понял еще по прошлому году, когда она многому научила не только его самого, но и даже Федору Шаляпину было полезно с ней позаниматься. Именно она научила Петра Мельникова всем позициям, не только вызвала наружу голос, но и превосходно поставила каждую ноту так, что теперь только от него самого будет зависеть, как он распорядится всем приобретенным у Бертрами. Что же касается музыкальной стороны, то она ничему его не научила, тут она сама слаба. Интересно то, что на всех уроках Бертрами заставляет преувеличивать, заставляет петь каждую ноту, каждую фразу много шире, чем следует. И скорее всего, она права, ведь на сцене, из-за естественного волнения, масштаб изменится сам собой. Но только по утрам она заставляла петь преувеличенно большим звуком, вечером же, если уроки проходят и вечером, то она предлагает прикрывать звук, в противном же случае, если не уравновешивать звук утренним открытым упражнением, певец может совершенно загнать его, и он утратит свою природную красоту, как уже много раз бывало. Так что во всех ее приемах обучения есть здравое основание. Вот почему он снова вернулся к ней.

В Москве ходили слухи, что Бертрами самозванка, что ее система обучения не дала еще никаких положительных результатов. Петр Иванович в письмах, в разговорах с приезжающими в Париж пытался опровергать все эти слухи. У нее есть определенные успехи как у педагога. Недавно ее ученицу Марго приняли в Комическую оперу, и она дебютирует в «Орфее». Петр Иванович был на пробе, голос Марго звучал превосходно. Так что же еще нужно? Нет, с педагогом ему повезло. А как порадовалась сама Бертрами успешному дебюту своей ученицы.

А бывало, Петр Иванович, разочарованный в своих успехах и больше не надеясь ни на что, бросал все, увлекаясь праздной парижской жизнью, пропадал на скачках, выигрывал и проигрывал и вообще вел бесшабашную жизнь молодого человека, беззаботного и богатого. Но снова одумывался, снова брался за работу. Жизнь входила в свои берега, восстанавливался порядок, но наступало раскаяние, сожаление, ибо прекрасно налаженный голос после такого перерыва в занятиях невозможно было снова наладить за много дней упорного труда. А это приводило его в ужас. А если это произойдет и в Москве, когда он начнет свою артистическую карьеру? Нет, нельзя пропускать занятия, нельзя допускать перерывы. Иначе ему никогда не видать оперной сцены, а без этого он жить не может.