Восхождение: Проза

— Осталось нам научиться хорошо воевать, — хмуро прервал говоривших Мордовцев. — Действительно, такое внимание и такая помощь! И губкомпарта, и Москвы… А мы… А мы, видите ли, отдыхаем на перинах перед боем, нежимся!.. Ну как можно, Шестаков! — Мордовцев, с досадой отшвырнув толстый красный карандаш, сердито смотрел на командира сводного пехотного отряда. — Как можно бросать на поле боя пулеметы?! Объясните! Такой подарок бандитам! У них теперь и своя батарея есть, и пулеметная команда, и… — Мордовцев закашлялся, и Алексеевский с тревогой поднял на военкома глаза.

Шестаков, одергивая гимнастерку, встал, потупил большую кудрявую голову.

— Федор Михайлович… ну, получилось все так неожиданно. Никто ведь не предполагал, что мы встретим вполне боеспособную и обученную в военном отношении банду. Колесников проявил не только коварство и хитрость, он и в тактическом отношении оказался силен, надо отдать ему в этом должное.

— Отдали уже! — Мордовцев грохнул кулаком по столу. — Два отряда отдали ни за понюх табаку. Ни одного бандита при этом не уничтожили! Двух командиров потеряли, пулеметы побросали. Да вас судить надо, Шестаков! За малодушие, за трусость!

Шестаков молчал; круглое его чернобровое лицо побледнело.

— Федор Михайлович, я… Я… должен доложить вам, что мои бойцы… Мы совсем не ожидали конницы, Федор Михайлович. От разведки никаких данных на этот счет не поступало. Я бы, разумеется, подготовил бойцов, но… Это сильно подействовало на них, психологически…

— Психически, — поправил Алексеевский.

— Да, психически, — согласно повернулся в его сторону Шестаков. — Или морально, как хотите. Но конница — как снег на голову. Из каких-то оврагов, щелей выскочила… целый кавалерийский полк, не меньше.

— У страха, правильно говорят, глаза велики. — Мордовцев зябко подернул плечами, запахнул плотнее шинель. — Конницы против вас было не более двухсот сабель, против  ш е с т и с о т  штыков!

— Отряд сборный, Федор Михайлович, — возразил несмело Шестаков. — Военные команды при ревкомах и исполкомах, милиция, добровольцы есть… Люди друг с другом и познакомиться как следует не успели. Едва под ружье стали и — вперед.

— А как же вы хотели?! — не выдержал Алексеевский. — На занятия времени нет, бандиты нам этого времени не дали. Учиться приходится в бою. И вы, кадровый командир Красной Армии, должны были все предусмотреть… В общем, так, товарищи: за трусость, проявленную бойцами на поле боя предлагаю отстранить от командования товарища Шестакова и передать его дело в ревтрибунал.

Смуглый лицом Шестаков стал белым.

— Товарищи!.. Федор Михайлович!.. — выдохнул он, растерянно глядя на сидящих за столом. — Да я… В конце концов… Дайте мне возможность доказать, что я… Я ведь всю гражданскую от и до, как говорится. Ранен был дважды!.. Зачем же так? Разве я не понимаю?

— Значит, не понимаете, Шестаков, если так говорите. — Мордовцев в такт словам постукивал карандашом по свежевыструганной столешнице. — Не понимаете, что Советская власть в опасности, что ваша растерянность… Да какая там растерянность — трусость! Тут другого и слова не подберешь… Безответственность Гусева и Сомнедзе — пусть на меня покойники не обижаются — все это привело к нашему серьезному поражению. Мы, как большевики, должны честно и прямо сказать об этом. Губкомпарт собрал и отдал нам все, что только можно было — орудия, пулеметы, винтовки, бойцов. А мы?.. Эх!

— Дайте мне возможность искупить вину, товарищ командующий! — Голос Шестакова звенел. — Во всех боях впереди буду, Колесникова зубами грызть стану. Личным примером, кровью вину искуплю!

Мордовцев долго молчал. Потом поднял на Алексеевского потемневшие, глубоко запавшие глаза.

— Ну что, комиссар? Что скажешь?

— Я остаюсь при своем мнении, — твердо сказал Алексеевский. — Я не уверен в товарище Шестакове.

Мордовцев вздохнул; поднялся, принялся ходить по комнате, и все напряженно слушали размеренный скрип его сапог.

— Ладно, беру ответственность на себя, — сказал наконец Мордовцев. — Колесников, в конце концов, всем нам преподнес урок — не так мы все это представляли. Но с вас, Шестаков, спрос теперь будет особый, учтите это!

Шестаков — просиявший, выхвативший из кармана галифе носовой платок — плюхнулся на свое место, малопослушными руками промокал высокий крутой лоб, что-то негромко говорил согласно кивавшему, откровенно радующемуся за него комполка Белозерову.

— Попрошу тишины! — проговорил Мордовцев, подвигая к себе карту. — Ждать у моря погоды мы не будем, надо действовать пока теми силами, какие имеем. А придет подкрепление — нанесем Колесникову решительный, сокрушающий удар. Обязаны нанести!

Командиры — кто встал, кто подвинул стул поближе к командующему — окружили Мордовцева…