Тишину, встретившую меня в доме, почти сразу же разрезал жуткий крик. А потом — еще один, громче. Когда я вбежала в кухню, было уже поздно. Хенрик завалил Карин на пол и держал ее, схватив за горло, двигаясь на ней, как каток. Когда я влетела в дверь, он издал глухой стон и скатился с нее.
Я опоздала на какие-нибудь десять-пятнадцать минут. Если б я чуть-чуть поторопилась, бежала бы всю дорогу от парома… Хенрик обернулся, заметил меня, приподнялся и сел на полу. Потрясенная Карин продолжала кричать. А я стояла, словно упав с Луны. Тут у меня возникло желание обнять Карин, но она резко поднялась и посмотрела на меня сердитым взглядом. Потом схватила чугунную сковородку, швырнула ее в голову Хенрику так, что тот едва успел увернуться, и выбежала из комнаты, а Хенрик остался сидеть на полу. Он посмотрел на меня с дурацкой ухмылкой.
— Черт, мы так хорошо развлекались…
В эту секунду мне показалось, что это дядя Маркус сидит на полу и смотрит на меня. Жизненный круг замкнулся — все вернулось к тому, с чего начиналось зло.
* * *
Прошло не меньше полугода, прежде чем мы снова увидели Карин. Дяде Маркусу удалось выяснить, что с ней стало: она беременна, и ребенок от Хенрика.
Несмотря на несколько месяцев постоянных уговоров, Карин упорно отказывалась иметь с нами дело. Но дядя Маркус вцепился в нее, как бульдог, — ребенок должен расти в усадьбе. Что именно заставило ее в конце концов изменить свое мнение, я так и не узнала.
Однажды вечером она появилась, с огромным животом и чемоданом в руке, мрачная, как грозовая туча.
Женитьба Хенрика на Карин не рассматривалась. Она происходила из бедной семьи. Но ребенка дядя Маркус — жадная старая свинья — желал заполучить. Так что Хенрик с поспешностью женился на Эмили. Она так и оставалась тенью в нашей жизни.
Фредрик родился ночью, когда над островом бушевала снежная буря. Переправиться на пароме через залив не представлялось возможным, так что деревенский доктор пришел к нам и принял роды.
В ту ночь я держала на руках Фредрика, завернутого в одеяло. Его большие темные глаза смотрели на меня без всякого страха — умные и непостижимые. Я задалась вопросом, кто он — может быть, ему суждено однажды изменить мир…
На следующее утро дядя Маркус не вышел к завтраку. Поскольку такое невозможно было себе представить, я поднялась к нему в комнату — и обнаружила его в постели мертвым; он лежал, уставившись в потолок. Доктор сказал, что это инфаркт, но что бы это ни было, оно пришлось очень и очень кстати.