Воскрешение секты

В это время тетя Офелия внезапно и тихо умерла от инфаркта в возрасте пятидесяти двух лет. Дядя Маркус же в свои пятьдесят пять был здоров и полон жизни — мужчина в самом расцвете сил.

Теперь в усадьбе остались только дядя Маркус, Хенрик и я. И, разумеется, слуги — их у нас всегда было много.

Я все больше не находила себе места. Но вот однажды, в момент просветления, какие случались иногда у дяди Маркуса, он предложил мне заняться благотворительностью в деревне. Таким образом во мне снова зажглась прежняя искра, и я создала фонд Сигрид фон Бэренстен, который до сих пор помогает девочкам из необеспеченных семей, выдавая им стипендии на учебу.

Но вернемся к Хенрику. Настал его день рождения — ему исполнялось пятнадцать лет. Он захотел устроить на усадьбе большой праздник для своих друзей, и дядя Маркус закатил настоящий бал. Редко мне доводилось видеть такую роскошь и великолепие.

Девочке было лет четырнадцать-пятнадцать. Она сразу же привлекала к себе внимание. На ней были белые сапоги до колен, цветастое платье, облегавшее фигуру, и, хотя глубокие декольте в шестидесятые годы еще не пользовались популярностью, вырез обнажал часть ее груди.

Ко всему прочему она была невероятно красива.

Хенрик не сводил с нее глаз, и дядя заметил это. Проходя мимо, я услышала, как они перешептываются.

— Ты хочешь ее? — спросил дядя Хенрика. — Можешь пожелать себе все, что захочешь, ведь сегодня твой день рождения. Предложи ей остаться переночевать.

Каким-то непонятным образом они уговорили ее остаться на ночь.

Дядя Маркус давно уже не заботился о том, какие звуки другие слышали с чердака. По ночам, развлекаясь там со служанками, он часто оставлял дверь открытой. Поэтому поначалу я даже не удивилась, услышав по окончании праздника чей-то крик. Но потом раздался новый крик, громче прежнего — похоже, кто-то попал в беду.

Я поспешила по лестнице на чердак. Девочка полулежала в кресле. Дядя держал ее, а Хенрик стоял между ее ног. Ее одежда лежала разбросанная по полу.

Я не хотела видеть. Не стала заходить. Господи, прости меня, да и что я могла бы сделать?

Я дождалась, пока завывания стихли и на лестнице раздались шаги.

Ждала под дверью дядиного кабинета.

— Дядя, что вы там делали с бедной девочкой?

— Ничего такого, чего она не хотела бы сама. Вот увидишь, она еще вернется. Она из бедной семьи. Мы много что можем ей предложить.

— Хенрик категорически не должен… Боже мой, она же несовершеннолетняя!

Оплеуха последовала так быстро, что я потеряла опору под ногами и ухватилась за стену.