Восьмая жизнь Сильвестра

Зато Цедимяна будто наканифолили. Похоже, он решил смешать с грязью все книги Александра Атаманова. Критик строчил злопыхательские пасквили ежедневно, публиковал на различных сайтах, и что самое противное, собирал множество восторженных отзывов, лайков и репостов! Верочка и не подозревала, что у неё столько недоброжелателей. Вслед за Цедимяном потянулись и другие. Даже Гоша Беркутов, казалось бы, сам настрадавшийся от критики, прошёлся в блоге по «Валькириям Дикой Степи», как Атилла по Европе. И вообразите, запись была не под замком! Подлец кудрявый.

А братец Вова, будто нарочно, уехал в командировку, и пожаловаться на жестокость мира было совершенно некому.

Под занавес кошмарной недели нервы у Верочки сдали окончательно. Чтобы не наделать совсем уж жутких глупостей, она съела две таблетки фаназепама, запила бутылкой каберне и уселась перед телевизором. Ткнула в пульт наугад. Включился канал «Культура», какой-то балет. Под грозный рокот барабанов, глядя на женственных танцоров, увивающихся вокруг розовой колонны, которая даже у психологов, специализирующихся на слабоумных детях, не вызвала бы двояких толкований, Верочка и заснула.

Ей приснилось, что она, лёгкая и изящная, голышом танцует в гигантской раскрытой раковине. Перед ней – зрительный зал. Зал пуст, занято лишь два места в первом ряду. В одном кресле сидит мерзостный карлик с карикатурным «кавказским» носом, в другом – Гоша Беркутов. Кресла расположены на концах доски, опёртой посредине на толстое бревно – будто детские качели. Карлик строчит что-то в пухлый блокнот, а Гоша весь подался вперёд. Он любуется танцем. И, разумеется, танцовщицей. Верочка делает последний пируэт, восхищённый Беркутов вскакивает и рукоплещет. Карлик, обиженно вереща, валится на пол, но его слабый голосок теряется за звуком аплодисментов.

Аплодисменты, правда, звучали как-то диковинно. Словно щелчки компьютерной клавиатуры.

От изумления Верочка пробудилась.

* * *

Она сидела за стареньким компом, который не включала уже, наверное, года три. Её пальцы со страшной скоростью колотили по клавиатуре, порождая тот самый дробный стук из сна. По инерции Верочка отбила ещё несколько знаков и остановилась. Вчиталась в написанное. Кровь прилила к лицу, уши запылали. Текст оказался бесцеремонной до бесстыдства и язвительной до оскорбления критической статьёй на сборник рассказов пожилого писателя, который, собственно, порекомендовал Верочкину дебютную повесть в издательство. Она торопливо проскроллила текст в начало.

Автором значился Лео Цедимян.

Верочка оторопела.

– Как я могла? – пролепетала она.

Насмехательство над старым добряком было чем-то запредельно циничным. Всё равно, что убить крокодила Гену исключительно для того, чтоб из шкуры наделать чехлов для айфонов. Или выводок месячных тигрят пустить на похлёбку для столовой в штаб-квартире Гринпис.

– Думаешь, это ты написала? С твоими-то куриными мозгами? Ну, бугага, чо, – прозвучало у неё в левом ухе. Голос был мужским. Негромкий и предельно насмешливый фальцет. Очень, очень неприятный.

Верочка обернулась. Никого.

– Села писать, так не вертись. – Слово «писать» собеседник ухитрился произнести так, что было решительно непонятно, которая из гласных ударная.

Звук тем временем перекочевал в правое ухо.

– Похоже, ты чокнулась, барышня, – печально сказала Верочка себе. – Раздвоение личности, иначе шизофрения. Игрища с Александром Атамановым даром не прошли. А глист и похудание спровоцировали рецидив. Видимо, так.

– Я бы попросил! – голосок приобрёл раздражённые нотки. – Не глист, а «питомец специальной селекции».

– Как?

– Лео Цедимян. Или Пёсс, если угодно.

– Да ну нафиг! – сказала Верочка с искренностью профессора химии, опровергающего наличие в церковном вине крови Христа. – Чтобы червяк-паразит был разумным, да ещё и управлял хозяином? Сумасшествие куда вероятней.

– Боюсь, у тебя неверные представления о том, кто хозяин, – пропищал голосок.

Верочку скрутил страшный спазм. Такого с ней ещё не бывало – ни во время довольно болезненно протекающих месячных, ни даже при воспалении аппендикса. Наверное, такие мучения испытывали враги степных валькирий, когда воинственные девы взрезали им брюшину и медленно наматывали кишки на латную рукавицу.

– Теперь убедилась?

– Да. – Верочка вытерла со лба обильный пот.

– Не слышу в голосе оптимизма! – развязно хохотнув, заявил Пёсс-Цедимян.

– А с чего ему там быть?

– Хотя бы с того, что из рыхлой дурнушки ты, как и мечтала, трансформируешься в соблазнительную деву. Из убогой графоманки превращаешься в блестящего критика, с перспективой стать востребованной писательницей. И наконец, у тебя появился эрудированный собеседник и умный наставник! Разве это не замечательно?

Вместо ответа Верочка горько разрыдалась. Оказывается, она не желала расставаться ни с пухлыми щёчками, ни с Александром Атамановым и его гаремом валькирий Дикой Степи. Ни тем более со свободой.

– Ну, поплачь, поплачь, – великодушно разрешил паразит. – Скорее заснёшь, и я смогу заняться делом.

За окном громыхнуло, и тут же зашелестел дождь.

* * *