Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта

— Что-то я временами запутываться начал. Уже не каждый раз помню, что кому говорю. Но ты будь сам осторожен: слушай всех, обещай, где это можно; соглашайся, где выгодно. Я всем дал возможность на равных бороться друг с другом. Пусть покажут себя независимо от меня. Пусть покажут свой высокий интеллектуальный, мировой уровень. Но его нет как нет. Нет у нас политических традиций. Нет. Плакатный шум, шумиха, общие неинтересные, приевшиеся фразы. Всё одинаково везде и во всём. Страна казарма, страна карцер, страна болтун, орун, неврастеник, шизик, даун, олигофрен. Что там есть ещё из умных слов в области слабоумия и психоанализа. А пока не шизует, не блефует, спокойнее всех ведёт себя Хуа. Без истерики. Молодец. Серьёзный, строгий политик. Но, но… Но, что ты о нём непримиримого и полезного скажешь?

— В общем, то, что и вы. Под вашей мощной, довлеющей рукой диктатора все примерно одинаково смотрятся. Всё равно политбюро общее решает в партии, в политике и по стране; свою линию не погнёшь, не потянешь. Все это хорошо знают. И знают очень хорошо. Мы все одинаково серо смотримся на фоне красного флага и прочих флагов.

Председатель зло заскрежетал зубами.

— Так, как мы тогда выделяем из верных партии товарищей — врагов, оппозиционеров, ревизионистов, и прочих?

Советник с понятием развёл руками.

— Это, когда они рановато, опрометчиво начинают считать себя непобедимыми, непотопляемыми, незаменимыми, самыми умными. Начинают речи не в тему общей линии партии толкать: тогда они и проговариваются, своё тянут и гнут. Тогда их тёпленькими, непонятыми и бросают на плоские, деревянные нары народного гнева. Болтунов политического и государственного момента. Они сами себе внутренние враги и палачи. Умные молчат. Всегда молчат.

— Правильно говоришь. Если бы Цзян умела молчать и не пыхтела бы в коридорах и курилках о своей исключительности, как лучшего, единственного исторического лидера страны, то сейчас была бы премьером, а так находится под тяжёлыми, завистливыми, косыми взглядами всего ЦК и политбюро.

— Спешит.

— В политике не спешат. Нельзя спешить. В разведке и то, умно выжидают. А если надо поторопиться, провоцируют врага на измену. Сталин и тот, своего верного политического любимчика Троцкого, десять лет выискивал, не спешил: и кайлом по голове. Красота. Все знают, что это его рук дело. Но… Победителя не судят.

— Но осуждают. В летописях. Всю вечность.

Мао задорно рассмеялся.

— Не замечал ранее. Ты и мой древний дружок, генерал Чу, ну, совсем одинаково мыслите. К ста годам вы оба и политики, и мудрецы, и человеколюбы большие. Один я: больной, забытый, оклевещенный врагами. Скоро и дружками всякими, да холуями, также, буду опорочен.

Председатель закашлялся.

— Как вспомню про холуёв, чего-то в кашель бросает.

— Сильны суки своей завистью и жадностью. Порода мракобесова. С ними, как сеанс одновременной игры без главных фигур.

— И так всю свою долгую сознательную быль. А быль, что пыль в истории и на дороге: одинаково выветривается. И о жене постоянно думаю, и о стране всё время. Не потянет она одна. Не потянет.

— Без партии, верных людей в партии, никто не потянет.

— Правильно. В ЦК у неё и трети сторонников не найдётся. А ЦК за месяц, два не сменишь.

— Если снять с постов премьера Хуа Гофэна, у неё в ЦК сразу станет три четверти сторонников. Минимум.

— И его не снимешь за месяц, два; иначе, я тогда потеряю доверие народа. Шахматы, шахматы: где главные фигуры?

— Если премьера подставить: например за связи с иностранными спецслужбами?

— Успеем?

— Надо успеть.

— Какие иностранные спецслужбы для народа самые нехорошие?

— Как всегда: кремлёвские и штатовские.

— А что может, или вернее, нужно премьеру самому решать с ихними спецслужбами. У него есть своя служба Общественной Безопасности, прочие секретки. Они сами ему всё доложат, что требуется. Ему не надо самому встречаться с тем же полковником ГРУ товарищем Дроздовым или с полковником ЦРУ господином Динстоном. Он премьер, гораздо выше их в чиновничьей иерархии. Его уровень дипломаты не ниже первых послов и министра иностранных дел. И то в крайних, особых случаях. А вот Цзян может броситься в политическую авантюру со спецслужбами. Здесь она нетерпелива.

— А что страшней, Кремль или Белый Дом?

— Кремль страшней. Военная стычка шестьдесят девятого, претензии на гегемонизм, общие тысячекилометровые границы, страны неприсоединения. А для нас Штаты далеко. Им к нам, кроме прав человека, никаких претензий нет. У них, на их земле, миллионы китайцев живут, а в Советах сколько? Да и Кремль очень редко выполняет свои договоренности. Спецслужбы Кремля очень могут встретиться с Цзян и втянуть её в свои далеко идущие, но нам не понятные, политические авантюры.

— Может арестовать несколько агентов Кремля и начать гонения на граждан из Советов, как в шестьдесят девятом.

— А что? Можно. Надо подумать. Продумай племянничек. Это хорошая тема. А я приторможу супругу, чтобы она не планировала планы встреч с агентами Кремля.

— А с дипломатами?