Незадолго до нашего отъезда из Варшавы император получил донесение из Севастополя о том, что жители предместий этого города, состоявшие в основном из матросов и членов их семей, взбунтовались. Они убили коменданта генерала Столыпина и дошли до крайних пределов с тем, чтобы избавиться от суровых санитарных мер, по необходимости принятых для защиты от чумы, которая появилась в севастопольском порту и уже стала распространяться вплоть до Одессы. Генерал-губернатор Новороссии граф Воронцов примчался на место и со своей обычной деятельной храбростью вскоре смог восстановить порядок и привести жителей в необходимое повиновение. Главные зачинщики были сурово наказаны, и меры, предначертанные лично императором, создали непреодолимые препятствия для подобных нарушений дисциплины в будущем. Часть черноморских экипажей была переведена в Архангельск и в Кронштадт, их заменили матросы и офицеры, служившие на Балтийском море. Благодаря неустанным заботам графа Воронцова, на юге империи эпидемия чумы была остановлена и вскоре ликвидирована совсем.
Не успели мы по возвращении спокойно устроиться в Петергофе, полагая, что можем отдохнуть, благодаря заключенному миру и царившему в империи спокойствию, едва император решил, что он может полностью заняться внутренним управлением своей обширной империей, как случившееся новое событие и новая забота показали ему, что еще не наступил конец тем потрясениям, которые его постоянно преследовали с момента вступления на престол. На границах империи в Оренбургской губернии появилась смертоносная холера. Эта страшная болезнь, которую знали только по ее названию и по ее ужасным опустошениям, привела всех в ужас тем больший, что помощь медицины и полиции были столь же неизвестны, сколь и трудны в оказании. Тем временем общественное мнение требовало объявления карантина, создания санитарных кордонов. По этому поводу были отданы в высшей степени точные и энергичные приказания, исполненные с той деятельностью, которую железная воля императора придавала всем его поступкам. В указанные места были посланы войска, собрали крестьян, была сформирована линия для защиты внутренних губерний и обеих столиц от этого страшного бедствия, страх перед которым еще увеличивал опасность.
Император еще не нашел свободной минуты для поездки в Финляндию. Он, однако, не хотел откладывать это дело и отдал приказания об этой поездке. Вечером 30 июля в дорожном платье я прибыл во дворец, так как мне была оказана честь сопровождать императора в этой поездке. Я был немало удивлен, встретив в передних комнатах поверенного в делах Карла X господина Бургоэна, который взволнованный и весь в слезах выходил из кабинета императора. Он только успел сказать мне, что в Париже разразилась революция, когда меня позвали войти. Император только что получил подробности о знаменитых Июльских днях, о слабости короля и его сына, о прекрасном поведении королевской гвардии, которая под командованием маршала Мармона в конце концов пала только под численным натиском осаждавших и в особенности из-за непростительных ошибок в действиях правительства, поражение которого эта горстка преданных людей смогла лишь немного отсрочить. В третий раз Бурбоны были свергнуты с престола, не сделав ни малейшей попытки защититься, для чего требовалось хоть немного личного мужества. Использовав их трусость, Луи-Филипп взошел на трон, падению которого столь сильно способствовал его отец, поставив в истории бесчестие своего имени рядом с окровавленной головой Людовика XVI. Император был возмущен подобной слабостью и неловкостью законного принца и таким вероломством со стороны Луи-Филиппа.
На короткое время муж моей сестры князь Ливен оказался во главе министерства иностранных дел, граф Нессельроде, который из Варшавы должен был ехать на воды Карлсбада, воспользовался присутствием князя Ливена, приехавшего из Лондона, для того, чтобы снять с себя ответственность. Тем более что он считал, что в Европе положение дел столь спокойное, что оно позволяло ему заняться собственным здоровьем.