Воспоминания: из бумаг последнего государственного секретаря Российской империи

Вопреки ходившим рассказам и анекдотам, рисовавшим его лентяем, кутилой, пустым и бездельным, и даже глупым человеком, Сипягин был, по крайней мере за время своего министерства, на редкость усердным и даже внимательным работником. Надо думать, что и раньше он много работал, так как в приемах сказывалась прочная привычка к труду и умение распределять время. Он крайне добросовестно занимался, всюду и во всем стараясь вникнуть в дело и дойти до корня. Труда и здоровья он не жалел. Просиживая до глубокой ночи за письменным столом, он рано утром был уже на ногах, позволяя себе лишний час сна только по воскресеньям. От природы он обладал большим запасом здравого смысла и способностью легко разбираться в обстановке, но образование его было очень поверхностное, и отвлеченная или непривычная мысль давалась ему с трудом. В стараниях понять он хмурился, затылок краснел, к лицу приливала кровь, казалось, он сердится; видно было, что мысли, как тяжелые жернова, вращаются в голове. Но вот кровь сбегала, лицо прояснялось – он понял, и потом уже твердо держал нить мысли.

Сипягин был в университете, кажется, Московском, и, вращаясь в среде любителей русских древностей и истории, таких, как семья графов Шереметевых, усвоил любовь к этим отраслям знания и, по-видимому, довольно близкое знакомство с русской стариной, ее внешностью и символикой. Этим, однако, его образование и ограничивалось, если не считать той практической, жизненной школы, которую он прошел как помещик, предводитель дворянства и губернатор. Области идей и изящной литературы он был совершенно чужд и под веселую руку признавался, что не прочел ни одной страницы, даже Тургенева. В общем же, это была цельная и искренняя натура, прочно сидевшая на немногих простых, но глубоко укоренившихся понятиях. Шутники утверждали даже, что все его мировоззрение стародворянской складки сводилось к мысли: «Побольше денег дворянину – побольше палок мужику», но думаю, что они были не правы, так как и по убеждению, и по характеру он был человек и справедливый, и благородный.

Сипягин слишком недолго оставался министром внутренних дел для того, чтобы могла выясниться линия политики, которую он усвоил бы окончательно.

Основная идея или, вернее, основной инстинкт его действий была централизация власти, стремление подтянуть к рукам все нити местного управления, не различая существенного от мелочного. Эта тенденция ясно выразилась и в проекте, уже впоследствии при Плеве получившем силу закона, – образования полу-административного земства в западных и восточных губерниях, и в законе о предельности земского обложения, возносившем на рассмотрение центральных ведомств вопросы о нередко мелких местных расходах, и в не получившем движения проекте закона об утверждении министром внутренних дел земских и городских гласных и т. п. Никогда ни до, ни после Сипягина не получала такого широкого распространения практика отмены постановлений земств и городских дум, по нарушению ими интересов местного населения, доходившая до самых смешных проявлений. Отменялись дважды постановления городской думы Ростова Великого о сдаче в аренду покосов, расположенных в черте города, у стен кремля, пространством что-то около десятины, о сдаче в аренду незначительной водяной мельницы и т. п.

То же стремление подтянуть всю власть к своим рукам проявлял он и в области центрального управления.

Как сказано было выше, то было время обостренной борьбы за первенство во власти, которая невольно накладывала свой отпечаток на все действия и программы правительственных лиц. Отсутствие единства в действиях и взглядах правительства вытекало из самой организации высшего управления, которое формально возглавлялось государем, в действительности же, за невозможностью для него вникать во все дела управления, выливалось в «борьбу ведомств», наполнявшую собой целые периоды. Министры подкапывали друг друга у престола, поносили в обществе, обменивались полемическими трактатами и даже переносили свои распри на страницы периодической печати. В министерствах особенно ценились чиновники, искусившиеся в междуведомственных препирательствах, мастера изготовлять в любезной форме уничижительные послания от одного министра к другому. Многие на этом делали карьеру (не скрою, что я принадлежал к их числу); случалось, что допекаемый министр стремился обезвредить противника, переманив к себе на службу, с повышением, его искусных сотрудников.