Воспоминания. Книга об отце

VIIIИ первою мне Красная Поляна,Затворница, являет лес чинар,И диких груш, и дуба, и каштанаМеж горных глав и снеговых тиар,Медведь бредет, и сеть плетет лианаВ избыточной глуши. Стремится, яр,С дубравных круч, гремит поток студеный

И тесноты пугается зеленой.IXНе минуло трех весен, а тебя,Вожатый мой в тайник живой Природы,Уж нет меж нас, дух орлий! ВозлюбяИ дебри те, и ключевые воды,Меня ты звал, мгновений не дробя,Замкнуться там на остальные годы,Дух правилом келейным оживить

И, как орля, мощь крыльев обновить.XОрешники я помню вековые,Под коими мечтательный приютМы вам нашли, Пенаты домовые,Где творческий мы вожделели трудС молитвенным соединить впервые;И верилось: к нам общины придут,

И расцветут пустынным крином действаВ обители духовного семейства.XIВладимир Эрн, Франциска сын, — аминь!Ты не вотще прошел в моей судьбине.Друг, был твой взор такою далью синь,Свет внутренний мерцал в прозрачной глинеТак явственно, что ужасом святынь,Чей редко луч сквозит в земной долине,

Я трепетал в близи твоей не разИ слезы лил внезапные из глаз.

В Красной Поляне кроме Эрна почти не с кем было общаться, за исключением одного соседа — профессора киевского университета, филолога — классика Юлиана Кулаковского. Он был правый и глубоко убежденный монархист. За самоваром шли долгие политические споры.

* * *

После Красной Поляны Вячеслав, проделав двухнедельный курс лечения грязями в Мацесте (около Сочи), поселился с Верой и Димой в пансионе «Светлана» в Сочи и не возвратился на зиму в Москву, оставшись на своем любимом юге целый год, т. е. до ранней осени 1917. Я же вернулась с Марусей в Москву для своих занятий в консерватории. С нами в Москве жила семья Эрнов.

В декабре я поехала в Сочи, чтобы там провести рождественские праздники. После снежной московской зимы было радостно видеть черную землю, траву, вечно зеленые деревья, даже цветы, — но Боже мой, как человеку, попавшему на юг, приходится страдать от холода в этих легких домах с плохим отоплением! Чем южней, тем холодней! Среди пансионеров были певцы, один пианист; они устраивали музыкальные вечера. Вячеслав для забавы написал маленькую драматическую сценку, и Вера устроила спектакль. Я забыла, о чем шла речь, но было что-то патетическое и появлялся отравленный букет цветов.

Вячеслав работал очень много в Сочи. Там написана часть «Человека», много лирических стихотворений, а также был закончен стихотворный перевод трагедий Эсхила в размере подлинника. Машинок тогда было мало, и я ему там переписала рукой перевод «Эвменид» ^[53].

* * *

Когда Дима подрос до трех- или четырехлетнего возраста, я начала ему сочинять приключения воображаемого негритенка, которого мы назвали Тотошкой. Тотошка встречался с крокодилами и тиграми, а раз перешел через Босфор по мосту, составленному из турок в фесках: два крайних турка зацепились за минареты, а остальные, как звенья цепи, держали друг друга за ноги. С образом Тотошки мы так породнились, что он, казалось, стал с нами жить. Постепенно появились и другие воображаемые личности: главный красильщик Петухов, квалифицированный рабочий, полный достоинства, «немец» военнопленный, влюбленный в локомотивы и мечтающий ими управлять, и т. д. Эти личности к нам приходили, с нами разговаривали; мы участвовали в их каждодневной жизни, а они в нашей.