Читаем Воспоминания минувших дней полностью

— Дэниэл Бун Хаггинс, — торжественно произнес он. — Принимая во внимание смягчающие обстоятельства, коими является гибель вашей семьи и ваша молодость, а также надеясь, что волна убийств и насилия, захлестнувшая наш край в последнее время, спадет, суд приговаривает вас к лишению свободы сроком на два года или до достижения восемнадцати лет, в зависимости от того, что наступит раньше, с содержанием в Исправительной колонии штата для подростков и несовершеннолетних. Суд также надеется, что в колонии вы будете прилежно учиться и работать и используете предоставляемые ею возможности, чтобы стать достойным членом общества. Заседание суда считаю закрытым.

К Дэниэлу подошел шериф с наручниками.

— Извини, — сказал он, — закон так требует.

Дэниэл молча протянул руки. Замки щелкнули на его запястьях.

— Ты не сердишься, Дэниэл?

— Почему я должен сердиться на вас, шериф? Все кончено. Может, со временем я смогу все забыть.

Но время показало, что забыть он так и не смог.

Сегодня

Водитель затормозил, и грузовик остановился на обочине дороги. Я открыл дверь и, чувствуя на себе любопытный взгляд, подал руку Энн.

— Вы, ребята, по-моему, немного не того, — произнес водитель. — Нашли где слезать. До Фитчвилля тридцать пять миль, а до ближайшего города в другой стороне — пятьдесят. А здесь и есть-то несколько жалких домишек.

Энн соскочила на землю, и я подошел к двери, чтобы забрать сумки.

— Спасибо, что подвезли.

Водитель еще раз посмотрел на меня.

— Не за что. Будь осторожен. Люди здесь не очень любят чужих, иногда они хватаются за винтовку прежде, чем узнают, кто ты такой.

— Все будет хорошо.

Водитель улыбнулся и резким движением захлопнул дверь. Машина стала набирать и скрылась в пыли, окутывавшей шоссе. Я повернулся к Энн.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросила она.

Я кивнул.

— Может, скажешь? — На ее лице появилась ироническая улыбка.

— Вон туда. — Я показал на небольшой холмик, возвышавшийся среди деревьев приблизительно в миле от дороги. Энн посмотрела на холмик, потом на меня.

— Зачем?

— Я скажу тебе, когда мы придем. — Я сделал несколько шагов и обернулся. Энн по-прежнему стояла на обочине. — Ты идешь?

Не дойдя до меня совсем немного, она пошатнулась и чуть не упала, мне пришлось подхватить ее. Энн всю трясло.

— Мне страшно, — сказала она сдавленным голосом.

— Не бойся, я с тобой.

Путь на вершину холма занял у нас почти два часа, после чего мы стали спускаться по склону с другой стороны. Минут через пятнадцать я положил рюкзак на землю и сел. Глубоко вздохнув, я неожиданно поймал себя на мысли, что прикосновение земли кажется мне знакомым. Встав на колени, я принялся раздвигать пальцами траву.

— Что ты делаешь? — спросила Энн.

— Ищу кое-что. Рука наткнулась на камень. Это была прямоугольная плита, приблизительно двух футов в длину и одного в ширину. Очистив ее от земли, я обнаружил надпись, состоявшую из одного слова: «Хаггинс».

— Что ты там нашел? — тихо спросила Энн.

— Это могила моего деда.

— Ты знал место раньше?

— Нет.

— Как же ты ее нашел?

— Не знаю.


— Скажи ей, сынок. Я привел тебя сюда.

— Но ты же умер. Ты и при жизни ничего мне не говорил.

— Я все тебе рассказывал. Только ты не слушал.

— Хорошо, но почему ты думаешь, что я слушаю тебя сейчас?

Отец засмеялся, и мне показалось, что этот смех исходит откуда-то из груди.

— У тебя нет выбора. Я здесь, в твоем мозгу.

— Уходи, отец. Ты умер. А у меня своя жизнь.

— Ты еще молодой. У тебя много времени. Сначала доживи мою жизнь, а потом будешь заниматься своей.

— Это ужасно.

— Совершенно верно. — Отец снова засмеялся. — Но прежде, чем бегать, надо научиться ходить.

— А ты, значит, собираешься меня учить?

— Да.

— Интересно, как ты сделаешь это из могилы.

— Я уже говорил тебе. Я живу в тебе, в каждой клетке твоего тела. И пока ты жив, я останусь здесь.

— Но я когда-нибудь тоже умру. Где ты будешь тогда?

— Вместе с тобой. В твоем сыне.


— Повернитесь и стойте смирно!

Я встал, взял Энн за руку и обернулся к говорившему — высокому худому человеку с загорелым лицом, в выцветших штанах, рабочей рубашке и широкополой соломенной шляпе. Его двустволка была нацелена на нас.

— Вы что, не видели надпись «Не подходить»? — резко спросил он. — Она висит рядом с дорогой.

Перейти на страницу:

Все книги серии New Hollywood

Похожие книги

Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза