Воспоминания о Л. Д. Ландау

Усилиями многих физиков, поддержанных правительством, в Москву прилетел один из лучших нейрохирургов мира — канадец Пенфилд. Его приезд был необычен с формальной стороны. Когда я приехал в Шереметьево его встречать, представитель МВД сказал мне, что Пенфнлд прилетает в Москву без визы и будут трудности ка контроле. Так как аэропорт получил нужные указания, то он может помочь при условии, если встречающие его представители из Академии наук дадут письменную гарантию, что въездная виза будет получена не позже чем через 24 часа. Представитель АН СССР дать гарантию отказался, ссылаясь на отсутствие полномочий. Пришлось гарантию писать мне, и я, объяснив Пенфилду сложившуюся ситуацию, взял у него паспорт и передал официальным представителям. Сотрудник МВД с пониманием наблюдал за этой странной сценой. На этом инцидент был исчерпан, и мы поехали с аэродрома прямо в больницу. Дорога из Шереметьева проходила через сохранившиеся еще деревенские улицы, и въезд в Москву Пенфилда не был торжественным. Пенфилд воспринял дорогу очень радостно, заметив, что все «совсем, как в Канаде».

В больнице он, не тратя время на приветствия, прошел сразу к постели больного.

Я никогда не видел раньше такой сцены: обаятельный добрый человек превратился мгновенно в сурового исследователя, выполняющего серьезную, тяжелую раооту…

Через некоторое время в одной из соседних комнат несколько человек с вниманием слушали его заключение. Пенфилд был взволнован и говорил медленно; казалось, что он с трудом подбирает слова. Ему было трудно ответить на главный вопрос: надо ли и даже можно ли делать операцию на мозге? Кто-то из присутствующих помог ему, спросив: «Скажите, профессор, а если это был бы ваш отец, согласились бы вы на операцию?» «Нет, — со вздохом ответил Пенфилд.— Я думаю, что она была бы бесполезна…» Надежда увидеть Дау здоровым испарилась. И хотя корреспонденты не раз писали в газетах о медленном возвращении Дау прежней формы, все мы знали, что второго чуда уже не будет. Первое чудо — возвращение сознания (предсказанное Пенфилдом) произошло, но большего ни врачи при всем их героизме, ни сама природа сделать не могли.

Дау умер через два месяца с небольшим после своего шестидесятилетия. Когда-то цыганка нагадала ему долгую жизнь.

Я был у Дау на его последнем дне рождения. Было немного народа. Дау сидел в большом, специально сделанном для него деревянном кресле и, казалось, безучастно смотрел на говорящих. Гости говорили друг с другом. Общий разговор прервал Элевтер Андроникашвили и произнес длинный тост, который перешел в воспоминание о старом институте и о Дау в расцвете его сил. Я сидел рядом с Дау и понял, что он все внимательно слушает. Понял потому, что глаза Дау были полны слез.

Потом был прием в институте. Дау сидел в кресле в кабинете Капицы, парадный, красивый, но отреченный от всего на свете.

Мне не хочется кончать вспоминать на этой очень грустной ноте. Вернусь опять к началу.

На другой день после моего приезда в Москву я пришел на второй этаж к Дау. В комнате почти ничего не было. У стены стоял матрац, покрытый ковром. Он служил одновременно кроватью, диваном и письменным столом: Дау работал обычно полулежа. Рядом на маленькой тумбочке лежала книга. Название книги меня удивило — это была история революции в Нидерландах. Мне и в голову не приходило, что это может кого-либо интересовать. Дау, как оказалось, знал историю хорошо, особенно историю Европы. От него (и от Е. М. Лифшица) я научился тому, что полезно читать учебники по истории средних веков и нового времени (популярные книги того времени).

Дальнейшие уроки в этом направлении Дау преподал мне в библиотеке Казанского университета (во время эвакуации). Мы вместе рылись там в каталогах, и Дау вытягивал книги, о которых я никогда не слышал. Так, он очень любил «Рассказы о временах Меровингов», сочинение Огюстена Тьера, изданное в Петербурге в 1848 г. Дау выбирал для нас книги для чтения. Я помню впервые прочитанные книги Моруа «Байрон» и «Превращения любви», «Записки солдата Диасса» о завоевании Мексики и др.

Библиотечные «раскопки» продолжались и в Москве в Исторической библиотеке. Проводником Дау был великолепным.

Труднее шли занятия физикой в Казани. После увлекательных книг по теории поля и статистике Дау и Е. М. приступили к книге по гидродинамике (теория сплошных сред, ибо она включала и теорию упругости).

Как я сейчас понимаю, курс лекций, который читал Дау, был лучшим способом изучать новую науку. Дау был великолепен. Он рассказывал о турбулентности и проблемах ее теории, говорил об ударных волнах и многом другом, о чем мы не слышали в университете. Не умея слушать, не понимая, он был безжалостен и к слушателям. Мне попадало не раз, когда, потеряв путь рассуждений, я не мог скрыть своего непонимания. Книга по гидродинамике стала одной из лучших книг Курса Ландау—Лифшица.