Ландау узнал обо мне от А. Б. Мигдала и И. Я. Померанчука, и в июле 1939 г. Исаак Яковлевич привел меня в Институт физических проблем в Москве. Ландау встретил меня на дворе; с ним был Е. М. Лифшиц. Не протягивая мне руки (он не любил рукопожатий), с приветливой улыбкой, он представился — «Дау». Так я и обращался к нему в дальнейшем. В августе я приехал сдавать экзамен в аспирантуру, а в октябре с чемоданом книг приехал в Москву.
Первое время я жил в нижней комнате двухэтажной квартиры, которую занимал в то время Дау. К сожалению, не привыкший к такой роскоши, я был выселен из этой комнаты после того, как оставил на весь день жариться мясо на кухне. Запах горелого мяса запомнился мне надолго.
Выселение было, к счастью, не очень печальным. В квартире № 5, в которую меня поселили, собрали всех «временных»: Э. Л. Андроникашвили с маленькой Мананой и ее мамой — женой брата Э. Л., Н. Е. Алексеевского, А. Б. Мигдала. Квартира была веселая, происшествий и историй в ней было много. Жизнь была скромная (как у всех в то время), но полная надежд и ожиданий. Счастливый период был недолог. До начала войны оставалось немногим больше года.
В воспоминаниях пишут о неожиданном ее начале. Конечно, молодые аспиранты были настроены благодушно. Еще зимой я проводил беседы в рабочих квартирах о мирной политике со странной (скажем так) иностранной державой. К маю 1941 г. Ландау часто возвращался к разговору о близкой войне и о том, что война будет тяжелой… Я слушал его, как сурового пророка, и пытался не верить тому, что слышал. Дау оказался прав.
Осенью 1939 г. я стал аспирантом. Надо было сдавать теоретический минимум. Это было трудное испытание — надо было за 2—3 месяца сдать 8 экзаменов (один я сдавал как вступительный). Экзамены были не очень трудными (так мне вначале казалось), но каждый раз обнаруживалось, что физика, которую знал Ландау, совсем не такая, какая она была в университете. Дау говорил, думал и спрашивал совсем на другом, как казалось, языке. Сейчас, когда все учатся по курсу Ландау—Лифшица, этот язык никого не удивляет. Тогда же существовала лишь «Механика» Ландау и Пятигорского, да по рукам в университете ходили несколько глав так и не написанного курса статистической физики Бронштейна и Ландау.
Каждый экзамен приносил неожиданные открытия. На экзамене по теории поля мне достался вывод формулы Меллера для взаимодействия двух электронов. Популярную «Квантовую теорию излучения» Гайтлера я знал почти наизусть и быстро исписал несколько страниц формулами. Однако вместо ожидаемого одобрения я услыхал недоуменное: «Что вы делаете?» Моя защита Гайтлера потерпела поражение, и я выслушал краткую лекцию о том, как умные люди решают такие задачи. Потом я уже понял, что Дау говорил о полуклассическом методе, идущем, кажется, от Зоммерфельда. Этим методом была сосчитана в свое время формула Клейна—Нишины. Действительно, вычисляя по формулам Максвелла поле излучения, порождаемое током перехода (электрона в поле), можно прийти к ответу значительно быстрее.
Дау не любил усложнять без надобности математический аппарат. Но он же с легкостью вводил новые математические средства, если без них задача не шла!
Формула Клейна—Нишины была получена методом квантовой электродинамики И. Е. Таммом (и независимо Ланчошом), но строгие методы стали необходимыми лишь много лет спустя, когда физики обратились к радиационным поправкам.
Дау, однако, не был последовательным. В первом издании теории поля была глава о проективной теории относительности, принадлежащей В. Паули. Смысла в ней Дау не видел, но его очаровала красота математического аппарата, и он после долгих колебаний включил ее в свой курс. Однако он не требовал ее изучения у учеников и никогда не касался ее на экзаменах. Глава эта была в дальнейших изданиях изъята; наверное, ее стоило все же сохранить.
Любимым вопросом на экзамене по квантовой механике было вычисление термов атомов в поле кристаллической решетки. Вычисления с характерами представлений группы вращений доставляли Дау большое наслаждение. Это было характерно для него. Наслаждение он получал от простого эффективного решения задачи. Простое — значит, с минимальным аппаратом, эффективное — с ясным физическим результатом. С этим связана нелюбовь Дау ко всяким головоломкам и играм, он считал их бессмысленной (наверное, скорее бесперспективной) тратой сил. Для него головоломкой и увлекательной игрой была сама наука. Играть же он любил в теннис, любил путешествовать, читать стихи в тесном кругу (а стихов он знал великое множество).
Он любил конечные представления групп — они позволяли вычислять расщепление уровней в поле. Непрерывные представления он не ценил до тех пор, пока я ему не рассказал, как техника изотопического спина позволяет считать магнитные моменты ядер. Об этом рассказано в «Лекциях по ядерной физике». К сожалению, оригинальная работа не была напечатана.