Воспоминания о Л. Д. Ландау

Удивительными и поучительными были разговоры с Дау и в особенности его семинары. Для нового участника бросались в глаза две вещи. Казалось, что Дау излишне резок и нетерпим, это отталкивало многих. Поражала быстрая реакция Дау на докладах: мгновенные, как в шахматном блице, ходы и повороты логики. Для него семинар был работой, трудной, но необходимой. Сам он почти не читал, только отбирал статьи для докладов на семинаре, для их записи была специальная тетрадь; он требовал от докладчика полного понимания идеи и вычислений. Он не мог слушать, если ощущал непонимание. Если докладчик не мог объяснить что-то, то обычно рассказ прекращался (или в лучшем случае откладывался на следующий раз) и раздавался вопрос: «Кто у нас следующий?» Слушать, не понимая, только из вежливости он не мог. Именно такое стремление понять (а если это было трудно — Дау злился) и воспринималось как обидная резкость. Когда Дау резко прекращал доклад или просто разговор и докладчик уходил (скорее уползал), расстроенный и обиженный, Дау продолжал думать о задаче. Обычно вечером раздавался звонок по телефону: «Все, что вы говорили, правильно, но разве можно так рассказывать (здесь обычно добавлялись „эпитеты“). Приезжайте (или заходите), обсудим». Придя к Дау, вы обнаруживали, что задачу можно решить красивее и проще, что и надо было сделать вам до доклада или хотя бы после, а не расстраиваться из-за эмоциональных высказываний.

Научный спор для Дау был поединком, в котором был важен результат, а форма разговора не учитывалась (пенальти за грубость не назначались ни той, ни другой стороне!). Если понимать, что в отношениях никогда не было желания обидеть (и тем унизить собеседника), а был лишь азарт великого игрока, то всякий разговор оставлял незабываемое впечатление. Какое количество семинаров становится лишним из-за того, что остановить докладчика считается невежливым. В действительности вежливость на семинаре — стремление понять и оценить мастерство рассказчика. Это и было органическим свойством семинара Ландау.

За несколько дней до семинара Дау знал, о чем будет идти речь, и приходил на семинар, многое обдумав заранее. Только поэтому на самом семинаре все выглядело блестящей импровизацией. Семинар был искусством и был великим семинаром, пока жил великий режисер.

Сейчас, когда Дау давно уже нет и его облик становится легендой, хорошо видны его неповторимость и те его, казалось бы, простые качества, которые привели к созданию большой школы, в которой уже растет по меньшей мере четвертое поколение учеников. «Он работал с Ландау» или «он был учеником Ландау» звучит сейчас как почетное звание.

О работе с Дау рассказывают многие его ученики. Мне хочется еще рассказать о печальных днях катастрофы.

Об автомобильной катастрофе много писали в 1962 г. Рассказывали много о мировом содружестве ученых, о помощи, которая шла в Москву со всего мира. Мне в это время выпала роль, так сказать, диспетчера на аэродроме в Шереметьеве.

Из высоких правительственных кругов пришло распоряжение об оказании максимальной помощи в деле доставки лекарств в больницу, где лежал (у хирурга Федорова) Ландау.

В Институте физических проблем я получил доверенность, подписанную П. Л. Капицей, на получение приходящих посылок. Формальности были настолько уменьшены, что доверенность мне даже не пригодилась — лекарства даже не оформлялись. Приученный к неопределенности со временем прибытия самолетов, я неожиданно обнаружил, что, имея соответствующее разрешение, я получал по телефону точные сведения о нахождении самолета. Когда самолет прилетал, то посылка обычно оказывалась в кабине пилота. Командир объяснял, что посылка была привезена в аэропорт кем-то для передачи в Москве. У меня сохранилась обертка одного из пакетов. На нем написано (по-английски): «Лекарство. Очень срочно. Для срочной операции (emergency operation) академику Л. Ландау. Получить в Москве академику Капице из Института теоретической физики». (Пакет был послан из Брюсселя, у посылающего не было времени уточнить название института.)

Одна из посылок представляла собой большой картонный ящик. В нем было банок сорок мочевины для внутривенного вливания. На ящике были добрые пожелания от фирмы и надпись «GRATIS» — «бесплатно».

Больному нужно было значительно меньше, но в больнице мочевины не было, и дар фирмы помог многим больным.

В те же дни мочевина была заказана в нашем посольстве в Берлине. Одна банка пришла через 2 месяца (уже весной)… в ней была техническая мочевина.