Воспоминания о Л. Д. Ландау

Вероятно, его ученики подробно расскажут о туристских увлечениях учителя. Мне кажется, он любил горы. Слабое свидетельство тому и моя встреча с ним в Терсколе, и имеющаяся у меня фотография, на которой запечатлены Л. Д. Ландау и Е. М. Лифшиц у машины и И. Е. Тамм с рюкзаком за спиной на фоне сванских башен в Местии. Ландау было, по-видимому, физически трудно двигаться с рюкзаком по крутым склонам, и он предпочитал забраться как можно ближе к красотам горной природы, пока туда можно было сравнительно легко попасть.

Мне представляется, что эмоциональная сторона его личности была сильно развита.

Как-то после научного собрания в здании ФИАНа мы возвращались домой и я оказался в одной машипе с Львом Давидовичем. Это был 1954 год, в день или сразу после скорбного сообщения о кончине Э. Ферми. Разумеется, все очень сожалели, что такой блестящий талант так рано ушел из жизни, но Ландау это событие нанесло глубокую душевную рану. Это чувствовалось в том, как он говорил о Ферми и потере для науки. Мы слушали его молча. В конце, после паузы, он сказал:

— Ведь правда, все кто любят физику, не могут не сожалеть о смерти Ферми.

Лев Давидович легко вступал в разговор за дружеским столом (по случаю, например, дня рождения моих и его друзей, к тому же его учеников или коллег). В такой обстановке он просто и естественно себя вел, шутил, смеялся шуткам над друзьями и шуткам над собой (самый сильный критерий чувства юмора) и был в хорошем расположении духа.

Его чувство юмора особенно отчетливо проявилось на прекрасном капустнике в честь 50-летия, устроенном в Институте физических проблем, где над ним подтрунивали. Заставили влезть на стол и привязали ему львиный хвост. Все это он весело воспринимал. Он держал в руках бокал с шампанским и чокался с многочисленными поздравлявшими его людьми. Но вино в бокале Л. Д. Ландау выпивали «выпивалы» — специально для этой цели отобранные люди. Насколько помню, если его поздравляла женщина, то он должен был поднести бокал к губам.

И в гостях он не пил ни капли — ничего спиртного, но был весел и остроумен. Его суждения были четки и лаконичны. С ним далеко не всегда соглашались, и он относился к этому естественно и не стремился к тому, чтобы его мнение было принято во что бы то ни стало. Он был остроумен, его остроумные высказывания и шутки носили оригинальный характер.

Однажды, глядя на творог, любовно приготовленный хозяйкой, он сказал:

— Как хорошо, что я не люблю творог, если бы я его любил, я бы его ел, а он такой невкусный.

Когда Лев Давидович был в хорошем расположешш духа, он любил читать стихи и делал это хороню и интересно. Мог прочесть целую поэму. Иной раз неясно было, какому автору принадлежат стихи, которые он читал. У него было особое отношение к поэзии, и, по-видимому, она играла в его жизни существенную роль.

Вероятно, это знали поэты и спросили Льва Давидовича о роли поэзии в его жизни. И он ответил. Ответ его поместили в сборнике «День поэзии» 1960 г. под заголовком «Трудный вопрос». Ответ краткий и, полагаю, малоизвестный, поэтому привожу его здесь полностью:

«Зачем нужна поэзия? На этот вопрос так же трудно ответить, как на вопрос — зачем нужна любовь? Человеку, любящему поэзию, она освещает и украшает жизнь. Мне лично без любимых стихов, которые я мог бы все время повторять про себя, стало бы как-то не но себе. Мой любимый поэт — Лермонтов.

Как пишутся хорошие стихи, конечно, нельзя объяснить теоретически, иначе всякий мог бы написать чудесные стихн.

Добиться волнения у читателя может только настоящий поэт».

Лев Давидович много сделал в физике, и я думаю, что от этого он получал шт с чем не сравнимое удовлетворение, у него была обширная и мощная школа, он жил так, как хотел. Думаю, он был счастлив. Но как сказано:

Кто знает будущего тайны?Кто знает о своей судьбе?

Нелепая случайность пресекла сначала творчество и нормальное человеческое существование, а затем и саму жизнь.

Однажды, присоединившись к В. Л. Гинзбургу, я навестил Льва Давидовича в больничной палате уже после его двух клинических смертей. Он узнал меня, но это был уже другой человек.

Е. Л. Фейнберг

ЛАНДАУ И ДРУГИЕ

«VERKLARUNGEN UND NEUBEGRONDUNGEN»[64]

С Ландау меня познакомил Юрий Борисович Румер сразу после того, как я кончил МГУ.

Румер, вернувшийся в начале 30-х годов из Германии после нескольких лет работы у Макса Борна, читал нам часть курса теоретической физики. Он был элегантен, вел себя непринужденно, читал лекции ясно, как-то легко, не скрывая говорил, что сам учится. Не стесняясь, мог ответить на вопрос студента: «Не знаю, этого я не понимаю, постараюсь ответить в следующий раз». Был обаятелен, блестящ, доброжелателен.