Воспоминания об Илье Эренбурге

Последний раз я встретился с Эренбургом в "Красной звезде" зимой 1966 года на открытии мемориальной доски памяти погибших в Великую Отечественную войну восемнадцати корреспондентов газеты.

Совершенно седой, постаревший, худой, опечаленный воспоминаниями о погибших друзьях, но по-прежнему с огоньком в глазах.

Не забуду его выступления:

— Я буду очень краток. Я хочу склонить голову перед памятью наших погибших товарищей. Среди них были и мои близкие друзья, и люди, которых я встречал в газете или на фронте. …У мертвых есть тоже свои голоса в жизни. Они мечтали о счастливой и прекрасной стране. И каждый поступок пусть проверяется мертвыми. Это лучшие судьи.

Так я бы сказал теперь и о самом Илье Григорьевиче.

1974

И. X. Баграмян

Маршал Советского Союза

Гневный миролюбец

С Ильей Григорьевичем Эренбургом я познакомился в июле 1942 года. Это случилось в знаменательные дни: 11-я гвардейская армия, которой я командовал, прорвала мощную оборону фашистских войск южнее Жиздры и стремилась выйти во фланг и глубокий тыл орловской группировке противника. Чем дальше мы продвигались, тем яростнее становилось сопротивление врага. Ко мне стали поступать донесения о появлении перед фронтом новых немецких танковых соединений, спешно перебрасываемых с других участков. В это время ко мне прибегает чем-то встревоженный комендант штаба:

— Товарищ командующий, разрешите доложить!

Комендант не стал бы отрывать меня от дел по пустякам. Получив разрешение, он сказал:

— В районе штаба задержана автомашина. На ней в сторону фронта ехали два человека, оба без знаков различия. Один из задержанных назвался военным корреспондентом Ильей Эренбургом и требует, чтобы его провели к вам. Что прикажете?

Мне, конечно, было хорошо известно имя талантливого нашего писателя. Газеты с его статьями являлись в ту пору лучшим агитационным материалом, зачитывались у нас до дыр. Перо Эренбурга воистину было действеннее автомата.

Я распорядился пригласить Эренбурга ко мне. Вскоре дверь распахнулась, и через порог со штатской неторопливостью перевалила мешковатая фигура человека средних лет. Заметно сутулясь, он не спеша зашагал к столу, устремив пристальный взгляд прямо перед собой.

Я вышел из-за стола и двинулся навстречу. Остановившись от меня в двух шагах, вошедший легким наклоном головы приветствовал меня:

— Эренбург, военный корреспондент.

Изучающе разглядывая друг друга, мы сели рядом.

Одет Илья Григорьевич был в новую, чересчур просторную хлопчатобумажную гимнастерку и галифе. На седоватой копне волос красовалась пилотка, о которой он, видимо, забывал и поэтому не снимал ее. По всему заметно было, что он еще не привык к военной форме и чувствовал себя в ней неловко. На мой вопрос, куда он держит путь, Илья Григорьевич невозмутимо ответил:

— На передовую. Хотим своими глазами увидеть, как фрицы драпают.

Я объяснил, что обстановка в ходе наступления не всегда ясная. Линия фронта все время меняется, и вместо своих можно угодить к немцам.

— Как же нам быть? — спросил Илья Григорьевич. — Ведь мы работать прибыли. Нам нужен материал.

Я предложил для начала ознакомиться с обстановкой в полосе армии, а при удобном случае кто-нибудь из офицеров политотдела проводит его в одну из дивизий первого эшелона.

— Ну, на таком условии можно подождать, — успокоился Илья Григорьевич.

Я пригласил к себе начальника политотдела армии и поручил ему оказать Эренбургу помощь в ознакомлении с ходом наступления и подготовить его выезд в одну из дивизий.

С Эренбургом я увиделся примерно через сутки. Он ввалился ко мне очень возбужденный и, едва успев поздороваться, начал рассказывать о своем пребывании в 8-м гвардейском стрелковом корпусе. Когда он прибыл в одну из дивизий корпуса, на ее участке немецкие танковые соединения как раз начали мощную контратаку. Им удалось несколько потеснить один из наших полков, и передовые фашистские танки с десантом автоматчиков оказались метрах в восьмистах от наблюдательного пункта командира дивизии, куда и подоспел Илья Григорьевич.

Он своими глазами наблюдал, как дымными факелами горели фашистские танки, подожженные меткими выстрелами наших артиллеристов, как в панике бежали автоматчики. Закончив свой взволнованный рассказ, Илья Григорьевич удовлетворенно подытожил:

— А все-таки я увидел, как драпают фрицы! Это незабываемое зрелище!

Я заметил, что отныне у него всегда будет возможность лицезреть драпающих фашистов.

Лицо Ильи Григорьевича осветилось торжествующей улыбкой.

— Пусть они познают до конца горечь отступления! — вдруг нахмурился он. — Пусть детям своим закажут, если уцелеют, разбойничать!

На радостях я налил две рюмки коньяку, который принес ординарец.

— За победу! — слегка приподнял рюмку Эренбург.

— За победу! — ответил я.

Выпив, Илья Григорьевич стал внимательно рассматривать этикетку на бутылке.

— Французский, — словно про себя заметил он. — Париж…

Увлекшись, Илья Григорьевич стал рассказывать о годах, прожитых в Париже, о народе Франции, его свободолюбии и открытом, веселом характере.