Воспоминания одной звезды

Пола Негри в фильме «Улица брошенных детей», 1929

Казалось, зрители в этой стране теперь были готовы простить меня… Между прочим, если бы мы выждали несколько месяцев до получения звукозаписывающего оборудования, наш фильм, вероятно, получил бы самый большой успех во всей истории кинематографа Великобритании. В то же самое время, несмотря на этот несомненный успех, дальше против меня сработал случайный фактор — событие, произошедшее не вовремя.

Мой бракоразводный процесс с Сержем должен был проходить во французском суде в Париже. Согласно одному из правил развода во Франции, обе стороны обязаны предстать перед судьей, чтобы он мог предпринять последнюю попытку примирить их.

В зале суда мы с Сержем встретились впервые за много месяцев. Судья торжественно произносил требуемый текст, но таким монотонным голосом, что было ясно: он слишком часто делал это в прошлом. Всё же слова его оставляли определенное впечатление, ведь они были адресованы непосредственно ко мне:

— Неужели вы действительно считаете, что не сможете больше жить вместе? Вы, несомненно, совершаете ошибку, и сейчас еще не поздно все исправить.

Он сделал драматическую паузу, вытирая лоб большим белым носовым платком, который был у него заткнут за манжету. Эта интересная деталь его выступления вызвала у меня, как у актрисы, желание поаплодировать такому умению «обыграть вещь», а вот женщина во мне боролась с целым букетом чувств, которые, оказывается, о чем она и не подозревала, в ней еще был способен пробудить ее муж.

Судья продолжил свою речь, еще больше ослабив мою решимость разводиться:

— Какое это преступление — нарушить данные вами священные клятвы! Вы ведь помните, кáк вы оба прежде любили друг друга? Вы помните, как давали брачные обеты? По какой же безрассудной, вздорной причине теперь вы желаете отказаться от них?

Он продолжил громовым голосом, предвещавшим апогей своего разглагольствования:

— Небольшая размолвка! И только? Но это же бывает со всеми, кто любит так же глубоко, как и вы, а я вижу, что вы по-прежнему любите друг друга.

И тут Серж вскричал почти с таким же надрывом в голосе, как и судья:

— Пола, он прав! Еще не поздно! Мы всё еще любим друг друга. Мы знаем свои слабости и можем бороться с ними. Мы раньше были счастливы. Ты прекрасно знаешь, что это так. И мы снова сможем быть счастливы.

Я по сей день не в силах постичь, осознать, как могло случиться то, что произошло со мною после этих слов. Возможно лишь одно объяснение: еще не исчезло то чувство, которое связывало нас раньше. Пусть оно почти умерло, однако в нем осталась достаточная толика жизни, чтобы победить мой рассудок, мой здравый смысл. Когда я поглядела на красивое, исполненное мольбой лицо Сержа, увидела его глаза, пылавшие, казалось мне, искренней му́кой, я совершенно потерялась и вдруг услышала, будто со стороны, собственный голос, выражавший согласие на примирение с мужем…

Би-би-си передала новость об этом в своей радиопередаче еще до того, как я смогла освободиться и позвонить Глену, чтобы все объяснить, и уже через несколько часов получила от него формальную поздравительную телеграмму. Он желал мне счастья и писал, что будет рад встретиться со мною и моим мужем, если мы когда-либо окажемся в Лондоне.

Что касается любвеобильной примадонны Сержа, она, говорят, устроила такую грандиозную истерику, когда новость сообщили ей, что в тот вечер ее дублерше из второго состава пришлось выйти вместо нее на сцену Opéra-Comique.

Мы вернулись в замок, чтобы попытаться провести эксперимент — вновь пожить семейной жизнью, заняться хозяйством и так далее, хотя это, конечно, с самого начала было обречено на провал, потому что существовавшее ранее чувство взаимного уважения уже было непоправимо уничтожено. Единственное, что как-то удерживало нас вместе, это быстро угасавшие узы физического влечения. Серж, однако, явно не понимал, что, глядя на него, я нередко ловила себя на мысли: что же я могла когда-либо находить привлекательным в правильных чертах его лица?

Моя осенняя депрессия прекратилась в одно октябрьское утро[290], когда Серж вбежал в мою комнату с новостью: на бирже в Нью-Йорке произошло обвальное падение цен на акции. Эта финансовая катастрофа радикально изменила мою судьбу, как, впрочем, и судьбы очень многих людей. Неясно было, насколько сильно я пострадала. Мы жили расточительно, исходя из того, что у меня за душой миллионы долларов, вот только какое-то количество этих долларов — но какое именно? — существовало в виде вложений в акции, которые неожиданно превратились в бесполезную бумагу, не имевшую никакой ценности. Столкнувшись с экономическим кризисом, совпавшим с моими эмоциональными проблемами, я ни словом не возразила против настоятельного требования Сержа отправиться в США, чтобы он разобрался на месте, какие из моих инвестиций еще возможно спасти. Более того, я даже вздохнула с облегчением…