Воспоминания одной звезды

— Другого от него и нельзя было ожидать.

В июне 1940 года Италия объявила войну Франции, и уже через несколько часов мы услышали рев моторов самолетов, которые приближались к Кап-Ферра. Я стояла у себя в саду, глядя в небо, как вдруг самолеты принялись кружить над нами будто гигантские доисторические хищные птицы. Не осознавая опасности, мои соседи тоже вышли из своих домов, и уже в следующий миг раздались жуткие взрывы — это одна за другой бомбы перепахивали окрестности, и на суше, и на море.

От страха я вся вспотела, ноги сделались деревянными, не было сил ни двигаться, ни даже стоять. Я осела на землю, и тут начали стрелять французские зенитки, и на нас дождем посыпались шрапнель, осколки снарядов, создавая не меньшую опасность, чем вражеский огонь. В довершение всего этого кошмара, начавшегося среди бела дня, из репродукторов загремел странный, будто механический голос: «Следует немедленно уйти внутрь дома! Закрыть все жалюзи! Лечь на пол!» Я с огромным трудом заставила себя буквально доползти до дома. Через несколько мгновений на бреющем полете стали летать самолеты и стрелять из пулеметов в кого придется — обстреливали гражданское население. Мыс Кап-Ферра во время войны превратился в опасное место. Его стратегическое значение было связано с резервным складом боеприпасов, устроенным внутри горы, у ее вершины, и враг пытался его уничтожить.

Ницца опустела уже за следующие сутки после первого налета. Жители попрятали свои драгоценности и бежали в сторону Бордо и Лиона. Появились толпы беженцев из разных населенных пунктов, расположенных вблизи границы с Италией. Все стремились попасть куда-нибудь в более безопасное место, и теперь вместо смеха, который обычно раздавался на беззаботном Лазурном Берегу, повсюду слышались отчаянные стенания.

Нам порекомендовали покинуть виллу, а из наших соседей теперь остались лишь местный священник, аптекарь и жандармы, служившие в военной полиции. Однако я не видела в этом смысла: повсюду было небезопасно. Мама согласилась со мною и безмятежно вымолвила:

— Самое лучшее для нас — сохранять спокойствие и вообще игнорировать всю эту ситуацию.

Тут раздался оглушительный разрыв бомбы, будто она взорвалась внутри нас, и я иронически усмехнулась:

— Вот это игнорировать?

И мы обе расхохотались непонятно чему. Она спросила: — Ты знаешь, что мне это напоминает? Помнишь то утро в Варшаве, когда мы с тобой стояли в прихожей, а театр уехал без нас, и немцы оккупировали город?

Я кивнула:

— О да, то утро изменило наши жизни.

Прогремел новый взрыв.

— А это утро может завершить их, — добавила я.

Мама перекрестилась со словами:

— Если на то воля божья, будь что будет.

Вражеские самолеты стали появляться каждый день. Мы устроили убежище в подвале и бо́льшую часть времени проводили там, молясь о спасении. Когда наступала ночь, мы выползали в сад, чтобы подышать свежим воздухом, и лишь гадали, какие новые ужасы ожидают нас с восходом солнца. Если бы врагу удалось поразить хранилище боеприпасов, то в случае прямого попадания ничего не осталось бы ни от мыса Кап-Ферра, ни от всех нас.

На пятый день бомбардировок с моря пришла сильная гроза. Она продолжалась сорок восемь часов, так что итальянцы не могли совершать боевые вылеты. Господь явно внял нашим молитвам. А потом, еще до окончания грозы, было объявлено перемирие, и Франция официально вышла из состояния войны с Италией[354].

Постепенно жители Ниццы вернулись в свои дома, измученные, подавленные, павшие духом, безутешные, сохранив на многие годы память о своем бегстве.

Война продолжалась в других странах Европы, а жители неоккупированной части Франции начали приспосабливаться к необходимым ограничениям и запретам, добродушно пытаясь все же извлекать для себя хоть какую-то пользу из сложившейся ситуации. Не так уж редко, например, можно было видеть, как принаряженные пары на велосипедах едут в казино, при этом их радовало, что есть еще возможность пользоваться этим средством передвижения.

Элегантность Лазурного Берега заметно потускнела, но не исчезла полностью. Когда довоенные запасы материалов иссякли, необоримое стремление французов к шикарному виду преодолело это препятствие, и даже из одних лишь суррогатных изделий люди делали что-то нарядное и изящное. Снова переполненные казино и битком набитые кинотеатры не позволяли многим французам и зарубежным туристам по-настоящему осознать, что здесь тоже совсем недавно происходило нечто ужасное.

Все мы, постоянные жители этих мест, больше не думали о тех дорогих удовольствиях, которые прежде воспринимались как нечто само собой разумеющееся, и стали жить по-новому. Наши сады, где всегда разводили только роскошные цветы, теперь стали огородами, где сажали овощи. Мы теперь не сплетничали с соседями о том, кто с кем завел любовную интрижку, а обменивались сведениями, в каком месте наверняка можно заполучить удобрения, семена или мыло — на черном рынке, разумеется.