В некотором смысле это расставание для нас обеих сопровождалось пожеланиями счастливого пути. Я уезжала в Европу, а Маргарет на следующий день возвращалась в Техас. Мы договорились, что будем держать связь и встретимся снова, как только я вернусь домой. Да, домой! Наконец-то у меня возникло чувство дома во всех смыслах этого слова. Это морское путешествие на «Экскалибуре» совсем не напоминало мое возвращение в Америку в 1941 году. Владельцы лайнера — судовладельческая компания «Американские экспортные линии»[371]
— всячески баловали пассажиров первого класса. В моих апартаментах было даже две спальни. Я вдруг почувствовала, как мне не хватает ощущения опасности, которое сопровождало плавание в годы войны. Сейчас мы выиграли войну, наступил мир, однако мы утратили некоторые качества — тот бешеный оптимизм, ту смелость, какой отличалась моя предыдущая поездка через океан.В Марселе меня встретила Зося, которая уже многие годы работала у матери секретарем и экономкой и которая все годы войны верно служила ей. Мы ехали в Ниццу вдоль побережья Средиземного моря. То, что предстало моим глазам, подтвердило слова Маргарет: Европа, какую я так любила, перестала существовать. Первое впечатление от набережной в Ницце, знаменитой Английской набережной, меня неприятно поразило. Все виллы, стоявшие вдоль приморского бульвара, эти великолепные здания когда-то ярких розовых, белых и голубых тонов, были теперь в желтушно-зеленом камуфляже. А
Когда мы приехали в отель
— Как все было, очень плохо?
Она пожала плечами, потом улыбнулась, и в ее глазах украдкой возникла, а потом и вовсе засверкала лукавая искорка.
— Что и говорить: ничего хорошего в этом не было.
Мы обе рассмеялись, а я внутренне поблагодарила Бога за то, что мама не утратила своего чувства юмора. Я поспешила в другую комнату, чтобы распаковать свертки со съестными припасами, которые я привезла с собой из Нью-Йорка.
— Ничего, — воскликнула я, — как говорится, были бы кости, а мясо нарастет.
Автомобиль, на каком мы приехали в Ниццу, был не тем, на котором я ездила до войны.
— Между прочим, а что случилось с моей милой «Изоттой»?
— Один фашист, офицер, тоже решил, что она весьма милая, потому и реквизировал ее. Он даже выдал мне расписку об этом, только она сейчас имеет такой же смысл, как и все остальные их обещания.
Зося приготовила чаепитие из привезенных мною припасов, и мы уселись за богато сервированный стол.
Наевшись досыта, мама рассказала мне, как ей на самом деле жилось в годы немецкой оккупации:
— Наш мыс сочли стратегически важным объектом, поэтому немцы решили ввести туда войска. В один прекрасный день нам дали сорок восемь часов на сборы и приказали уезжать. Я добралась сюда, в Ниццу, на холм Монборон, в замок Вифанию. Помнишь его?
— Конечно, там ведь католический приют, его содержали монахини.
— Вот-вот. Я отдала им все деньги, что были с собой, и попросила относиться ко мне как к жиличке на пансионе, — сказала мама и с улыбкой кивнула на Зосю. — А вот она каждый день, как часы, приезжала к нам на своем велосипеде, это после того, как объездит все окрестности, вдоль и поперек, чтобы и для монахинь, и для меня отыскать где-нибудь яйца или что-нибудь еще купить, хотя бы самую малость. Как ты знаешь, Монборон высится над Ниццей.
Когда союзники решили, что пришло время попытаться отвоевать Ривьеру, американцы послали сюда свои бомбардировщики. Налеты были такими ужасными, что мы искали укрытие в старинных погребах, под замком.
Там было темно, сыро и полным-полно крыс. Но выбирать не приходилось: либо сидеть в погребах, либо погибнуть. — Мама недоуменно покачала головой. — Ну и время тогда настало! Мы оказались зажатыми между нашими и врагами, даже непонятно было, что хуже…
Я снова обняла ее.
— Мама, все это уже позади. А теперь я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Пожалуйста, не начинай сердиться, лучше выслушай меня до конца. Я хочу, чтобы ты поехала со мною в Америку. Я знаю, как ты любишь жить на Ривьере, но у нас здесь больше ничего не осталось. — Я умоляюще смотрела на нее. — Наверняка ты понимаешь, о чем я. В Америке мы сможем построить новую жизнь.
— Новая жизнь, в моем-то возрасте? — мама рассмеялась. — А зачем она мне?
— Пожалуйста, прошу тебя, дорогая моя, ну ради меня.
Через некоторое время она согласно кивнула: