Что ж, спуститься с Монблана было не так трудно по сравнению с необходимостью сойти вниз по лестнице с нашего чердака, если на тебе надета такая юбка. Я уже читала где-то, что женщины вечно страдают из-за ухищрений моды, но тут в полной мере осознала, что́ имелось в виду. Проковыляв в новой юбке несколько кварталов, я больше не могла выносить такого неудобства…
— Мама, мамочка, — стенала я, — тут обязательно нужны складки. У меня больше нет никаких сил. Я и шага не могу сделать.
— Ничего, сделаешь, — холодно ответила мне мать. — И ничего не будешь менять, никаких складок. Сама устроила все это, не посоветовавшись со мной. Вот и будешь носить, пока не износишь…
— А как мне ходить в училище? В этой юбке я не смогу подняться ни по каким ступеням!
Мама лишь пожала плечами:
— Ты же хочешь быть танцовщицей — ну, так танцуй!
Я никогда не забуду тот момент, когда впервые увидела Михаила Фокина, который в ту пору по праву считался, наряду с Нижинским, величайшим хореографом и танцором. Однажды, когда я пришла в наше академическое училище, мне было приказано незамедлительно выйти на сцену. Я выскочила туда так быстро, как только могла, и мою поспешность усиливали эти неуклюжие, жеманные, аффектированные шажки — единственное движение, которое я могла себе позволить в своей новой юбке… Из темноты зала тут же раздался оглушительный хохот, и кто-то сказал: «А-а-а, так вот она какая, моя танцующая кукла. Ее, пожалуй, забыли завести…» Так я узнала, что мне выпала первая сольная партия, а именно Куклы в балете «Коппелия». Правда, в тот момент я ощутила себя совершенно опозоренной из-за своей юбки, и новость даже не обрадовала меня. Единственное, о чем я мечтала, это чтобы кто-нибудь открыл люк на сцене и я бы в него провалилась… Фокин взбежал на сцену, причем вид у него был не балетного танцовщика, а скорее грозного, неотесанного казака. Все еще переживая свой позор, я даже испугалась, когда этот мужчина с великолепной фигурой стал меня пристально разглядывать. Правда, вскоре я с благодарностью отметила, что, обойдя меня со всех сторон, он не переставал улыбаться.
— Что ж, во всяком случае, она хорошенькая, — заметил он.
Михаил Фокин в балете «Видение розы»
— Она еще и танцует прекрасно. Она идеально подойдет на эту роль, — сказала Янина Рутковская, которая, последовав за ним, тоже вышла на сцену.
— О, боги! — вздохнула она. — Где ты нашла такой нелепый костюм?
Все еще пребывая в испуге, я ничего не ответила. Тут Фокин вновь расхохотался:
— Да перестань ты бояться. Я не кусаюсь. Тем более не кусаю балерин… Ну, разве что любя…
Янина нахмурилась:
— Мишель, ей всего двенадцать!
— Да шучу, шучу… — сказал Фокин, а сам уставился на нижний край моей юбки. — Или у вас шутить разрешается не словами, а только пантомимой?
— Так что же… это правда? — залепетала я. — Я в самом деле буду… то есть…
Вздохнув, он с легким раздражением сказал:
— Ты первым делом переоденься во что-нибудь более практичное. Ну, беги теперь. — И тут же, снова захохотав, сказал: — По зрелом размышлении, не беги ни в коем случае! Иди, причем внимательно и осторожно.
Постановка «Коппелии» была весьма многообещающей, такой в Варшаве не было уже давно. Фокин решил заново поставить старый балет Сен-Леона[21]
с прелестной музыкой Делиба, в котором сам должен был танцевать партию профессора Коппелиуса, мастера, создававшего механические куклы. Карсавиной досталась партия Сванильды. Они оба только что прибыли из Парижа после величайшего триумфа в своей карьере. Там Фокин, под патронатом Дягилева, создал хореографию, а Карсавина исполнила главную партию в первой постановке балета «Петрушка», ставшего сенсацией театрального сезона[22].Партия танцующей куклы Коппелии была сама по себе маленьким шедевром, и ее предстояло исполнить мне. Я не могла поверить своему счастью. Об этом мечтали все учащиеся балетной школы, однако, по всеобщему убеждению, она должна была достаться кому-то из «лебедят», то есть тем, кто постарше. Правда, уже было решено, что в текущем сезоне мне дадут первую сольную партию, однако никогда даже намеком не говорилось, будто ею может стать именно эта.