Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума

Граф Толстой тоже явился в Москву на выставку, сопровождая государя. Со мною он был более нежели холоден. Немедленно по приезде, после выхода, на котором я подносил хлеб-соль, я поехал к нему расписаться. В тот же день я был приглашен к царскому столу в Петровский дворец. Он был там, но не сказал мне ни слова. И после этого мне случалось не раз бывать в Петербурге; всякий раз я по обязанности являлся к нему, даже в его приемные дни, но как будто нарочно случалось, что я не заставал его дома, и так до конца я не обменялся с ним ни единым словом, хотя, казалось бы, для министра внутренних дел Москва представляла нечто довольно существенное. Личные отношения стояли для графа Толстого выше всяких общественных обязанностей. Мне, с своей стороны, было приятно иметь с ним как можно меньше дела. Я знал его за негодяя, и ему это было известно. Поэтому он и старался меня избегать, а я, по возможности, держал себя в стороне.

Вскоре я мог испытать последствия перемены правления. 12 января был обычный обед старых студентов Московского университета. Я хотел воспользоваться этим случаем, чтобы сказать несколько слов в пользу существующего университетского устава, на который ополчались со всех сторон. Катков вел против него бесстыдную войну в «Московских ведомостях», по обыкновению, извращая факты, раздувая мелочи и скрывая самое существенное, а Делянов представил уже свой новый проект в Государственный совет. Я полагал, что если журналисту дозволено с яростью нападать на существующий закон, то старому профессору и представителю общества дозволено его защищать. За обедом я сидел возле Капниста. Меня несколько удерживало опасение, что он будет поставлен в ложное положение как попечитель, если я выступлю в защиту существующего устава; но он вовсе не разделял взглядов министерства и одобрил мое намерение. Тогда я после обычных тостов, поднявши бокал, сказал следующую речь:

«М. м. г. г. Здесь, на общем празднестве, собрались люди разных поколений, различных направлений, действующие на разных поприщах; но всех нас соединяет одно общее чувство – любовь к воспитавшему нас учреждению. Мы с напряженным вниманием следим за его судьбами, иногда с сердечною болью, иногда – с радостью. В наступающем году мы можем смотреть на Московский университет с чувством радости. Во всех университетах и во многих других высших учебных заведениях были волнения и беспорядки; одни студенты Московского университет остались спокойны. Они не поддались внешним подстрекательствам и не нарушили порядка. В этом я узнаю студентов Московского университета, как я их знал в прежнее время, когда я имел честь быть профессором. Более двадцати лет тому назад, когда я вступил на кафедру были тоже волнения и беспорядки; но Совет Московского университета, как один человек, стоял за соблюдение закона, и скоро волнения утихли и в течение многих лет не возобновлялись. Молодые, горячие головы легко увлекаются, но они также легко поддаются советам благоразумия, когда эти советы даются им с должным авторитетом. Эти явления доказывают, что причину беспорядков следует искать не в уставах, а в том духе, который господствует в учреждениях и в окружающей их среде. В то время, о котором я говорю, не было еще оклеветанного устава 1863 года, который ныне становится козлом отпущения за все грехи, – за грехи подчиненных так же как и начальства, но в особенности за грехи начальства. Тогда господствовал устав 1835 года и ректор был даже не выборный, а назначенный от правительства, и беспорядки все-таки были. Но у нас, к сожалению, вместо того, чтобы искать причины зла и лекарств от него там, где они есть, ищут их в чернилах и бумаге. Как скоро замечается зло, хотят менять законы и уставы. Без сомнения, Это гораздо легче, нежели действовать на людей. Людей надобно подготовлять, выбирать, надобно с ними ладить и давать им направление; а чернильная строка всему поддается. Достаточно выбрать трех, четырех человек, насквозь проникнутых канцелярским духом и устав готов, и можно его провести. На это идут тем охотнее, что в перемене законов каждый видит возможность устранить препятствия своей воле: подчиненные хотят расширить свои права; управляющие хотят расширить свою власть. Мы не умеем пользоваться тем, что есть, а требуем все большего и большего, между тем как первое условие правильного общежития состоит в умении жить среди преград, поставляемых чужою волею. Отсюда, м. м. г. г., прискорбное явление, характеризующее современное русское общество. Вместо стремлений к охранению столь недавно созданного является стремление к разрушению. Оно идет не только снизу, но и сверху. Двадцать лет тому назад были совершены величайшие преобразования, которые обновили всю русскую землю.