Восстание

— А кто его знает… Не шибко же, однако, далеко… Вот торфяники минуем, там и город.

— Верст сколько?

— Верст? Не скажу…

— Не скажу… — передразнил Василий. — Эх, вы, весь свой век здесь живете, а местности не знаете.

— Лес ночью везде одинаковый, примет не различишь, — сказал красноармеец, хотел еще что-то прибавить, но осекся.

Вдалеке, там, где должен был находиться невидимый город, взметнулся в черное небо огненно-красный клубок, расширился, на мгновение залив все розовым светом, и погас. Перед глазами Василия, как видение, промелькнули на желтой дороге дозорные, метнулись вверх острые черные вершины елей, и уже во вновь наступившей темноте он услышал глухой удар взрыва.

— Город рвут… — сказал кто-то позади.

Ему никто не ответил. Красноармейцы без команды прибавили шаг. Шли молча. В тишине леса глухо раздавалась дробная поступь растянувшихся цепочкой людей.

Опять, как вспышка молнии, новый взрыв в городе осветил желтую дорогу, и опять в темноте раздался глухой удар. И вдруг небо на востоке чуть засветилось красноватым огнем, словно в ночь пришла утренняя заря. Огонь на востоке ширился, делался ярче, поднимался ввысь и скоро стал багровым заревом в полнеба. Зарево было огромным, и Василию казалось, что пламенем охвачен весь Екатеринбург.

— Не успели, — сказал кто-то. — Спалят город…

Теперь зарево освещало дорогу. Лес сразу поредел, стоял, как в дыму или в плотном красном тумане. И чудилось, что этот-то красный туман и раздвинул деревья. Впереди показались вырубки с белыми березовыми пнями, и на пнях тоже лежали красные отблески пожара.

— Где же твои торфяники? — нетерпеливо спросил Василий соседа-красноармейца.

Тот шел, глядя в землю, и не ответил.

— Слышь, друг, где же торфяники? — повторил Василий.

— Не досаждай, — сказал красноармеец. — Какие теперь торфяники… Не успели… Ишь, пламя что делает…

Василию стало жарко, и на лбу у него выступили капли пота. Томила жажда, и кожа на лице горела, как опаленная огнем. Он поддернул винтовочный ремень и расстегнул липкий ворот рубахи.

Рыжая легкая пыль волнами поднималась из-под ног красноармейцев и плыла к лесу. Она была похожа на красноватый дым лесного пожара, и Василию почудилось, что пахнет гарью.

«Может быть, город уже близко…» — подумал он и посмотрел на зарево.

Оно горело в полнеба. Даже кромки низких тяжелых туч были красными, как раскаленные угли костра.

«Нет, еще далеко… Еще очень далеко…»

Опять впереди в далеком городе раздались взрывы, и зарево замутилось клубами густого дыма.

Красноармейцы задыхались в пыли и дышали так, будто все время шли в крутую гору.

«Хоть бы дождь хлынул, хоть бы он помог пожар унять», — думал Василий, глядя на тучи над заревом, и вдруг позади услышал крик:

— Принимай влево!.. Влево принимай!..

Красноармейцы поспешно отходили к лесу за обочину дороги. Василий оглянулся. В красном тумане поднявшейся пыли он увидел скачущих всадников. Их было не менее эскадрона. Лошади, напуганные заревом, шли осторожным нервным скоком. Всадники, пригнувшись к передним лукам, работали нагайками.

Густые клубы душной пыли заставили Василия попятиться от обочины глубже в лес и зажмурить глаза. Когда он снова открыл их, эскадрон был уже далеко. У поворота дороги мелькнули крупы последних лошадей, и там, где только что пронесся эскадрон, теперь клубилась пыль и рваными космами тянулась к вершинам деревьев.

— Лихо гонят, — сказал кто-то рядом с Василием.

Василий с завистью посмотрел вслед умчавшимся всадникам и сказал:

— Эти успеют, не дадут им город спалить… Кабы и нам лошадей сейчас…

4

Еще ночью в походе Василий узнал, что белые оставили Екатеринбург, а подойдя в рядах роты боевого охранения к городской окраине, услышал звон церковных колоколов и ликующие крики «ура».

Только еще светало, а улицы рабочего поселка были полны людьми, как в самый разгар праздничного дня.

Рота шла в походной колонне, но народ теснился к ней и люди, узнавая в рядах отцов, мужей, братьев, бросались в колонну, тормозя ее движение и путая строй.

Не прошло и трех минут, как, запрудив узкую улицу, к заводской площади двигалась уже не ротная колонна, а пестрая шумная толпа. А народ все бежал и бежал навстречу красноармейцам.

Василий слышал крики, возгласы, смех, плач, голоса враз говорящих людей, но не прислушивался и не понимал, о чем кричали и говорили люди. Он шел, как во хмелю, и все смешалось в ушах его в несмолкаемый гул: и голоса людей и церковный перезвон. Лицо его горело от бессонной ночи, и губы запеклись. Он беспокойно посматривал по сторонам, отыскивая лицо Натальи в толпе женщин, и предчувствие встречи с ней сменялось предчувствием беды. Натальи нигде не было. Так дошел он до заводской площади, но и здесь среди столпившихся женщин не нашел Натальи.

Он не слышал команды «Разойдись» и удивленно огляделся, увидя, что рядом с ним нет красноармейцев и что все они разошлись по площади, окруженные родными и друзьями и что у многих из них на руках дети. Тогда он понял, что здесь объявлен привал, и, заторопившись, пошел через площадь к кривому переулочку, где жила Василиса Петровна.