Восстание на Боспоре

– Вот тресну тебя по черепу ножнами меча, так сразу эта дурость вылетит из твоей головы! Дикий степной пастух, а берешься судить! Ты вот тоже пришел на хозяйский двор и смотришь, чего бы съесть и выпить. Значит, и ты осел?

– Осел. Ты прав – мы все ослы. А я даже вьючный осел. Ну, а ты выездной. Но уши у нас одинаковые.

Анхиал, изрядно подвыпивший, побагровел от дерзких речей раба. Если бы на месте Пастуха был кто-то другой, он спустил бы с его спины шкуру. Но этому удивительному человеку многое прощалось. Встретившись глазами с огненно-холодным взглядом странного волопаса, Анхиал невольно отвернулся. Чтобы замаскировать смущение, он крякнул и провел рукой по усам.

– У кого боги отняли разум, тот сам лезет головой в омут. Хозяин разрешил тебе в город ходить на моления, думал – ума наберешься. Видно, нечего дырявым кувшином воду носить!

– Не ссорьтесь! – раздался веселый голос одного из царских псарей. – Лучше расскажите, откуда эта девка взялась. На коне скачет, как табунщик. Самого царя от волка спасла. Вот это девка!

Разговор принял новое направление. О Пастухе и его речах сразу забыли. Никто так не любопытен, как дворовые рабы. Каждому хотелось узнать, откуда и зачем приехала в имение эта ночная гостья. Уж не думает ли Саклей женить на ней Алцима?

Лайонак, утолив голод и жажду, приблизился к говорившим. Он успел разглядеть девушку, и она мучительно напоминала ему кого-то, – но кого? Как будто он уже видел ее и даже слышал ее голос, запомнил ее светлую улыбку.

На крыльце показался Олтак, и по его приказу один из дандариев поскакал в сторону Пантикапея. Потом вынырнул Саклей, от одного взгляда которого всех рабов как рукой смело, двор словно вымер. Даже Анхиал, ругаясь и махая плетью, исчез за сараями, как бы выполняя важное дело.

Лайонак и Пастух остались у дверей конюшни, в которую только что юркнул Астрагал.

– Смелые, но неосторожные слова говоришь ты, брат Пастух! – заметил царский конюх. – Говорю тебе, как брату, именем единого бога! Дойдут твои речи до Саклея, – вздернет он тебя на железное колесо! Или не страшишься?

Пастух подмигнул насмешливо, но не улыбнулся.

– Страшусь, но не могу не говорить. Я и на площади всему народу, что там был, о тайне царской рассказал. Теперь все узнали, что Перисад продал царство Митридату и ждет понтийских солдат, чтобы со своим народом расправиться.

– Говори еще, чтобы деревня знала. Но будь осторожен.

Они расстались. Лайонак пошел к лошадям, Пастух – на кухню, узнать, готово ли жаркое из зайца, пойманного им в силок.

Астрагал вышел из дверей конюшни и, оглянувшись, отправился разыскивать Анхиала. Найдя его около кухни, сообщил ему, что злоязычный Пастух и царский конюх говорили что-то о продаже Перисадом царства Митридату, но что точно – не разобрал через деревянную стену конюшни.

– Пастух говорил об этом? – задумался Анхиал.

Он уже слышал тайную новость, о которой говорили всюду.

– Говорил.

– И царский конюх Лайонак?

– И он тоже говорил.

– И это все?

– Все.

– Иди, дурак! Если будешь подслушивать, то старайся все услышать. Но и за это ты молодец! Хозяин не забудет твоего усердия, я доложу ему. Старайся!

– Стараюсь, господин! – угодливо улыбаясь, поклонился Астрагал.

– Иди и больше не болтай об этом.

Через час царь со всей свитой в сопровождении Саклея выехал из имения в Пантикапей.

Глава пятая.

Две Афродиты

1

События последнего времени всколыхнули пантикапейский народ, основное ядро которого состояло из потомков эллинских переселенцев, упорно сохранявших черты и обычаи своих предков.

В эллинских городах любой слух заставлял собираться толпу, известие захватывало весь рынок, а события первостепенной важности, как правило, вели к всенародному собранию – экклезии.

Так получилось и на этот раз. Разгром войск скифского царя Палака, приезд Диофанта и обещание помощи от Митридата уменьшили гнет мрачных предчувствий и явились как бы сигналом для пантикапейской общины напомнить о себе.

Впрочем, непосредственным поводом к собранию послужила смерть Аргота, выборного стратега города. Аргот давно уже не участвовал в делах, лежал в постели, принимая горькие лекарства, меняя повязки на вскрывшихся ранах. Но лишь с его смертью встал вопрос об избрании достойного преемника, имеющего власть и влияние при дворе, способного защитить перед царем интересы горожан.

Городская экклезия не имела тех широких прав, которыми пользовалось народное собрание в Херсонесе или в Ольвии – этих маленьких республиках древности. Ее решения чаще всего заранее подготовлялись советниками царя, утверждались последним, а потом вносились подставным лицом на общее обсуждение и голосование. То и другое также проводилось формально, выступали ораторы с готовыми речами, и после молчаливого поднятия рук решение принимало внешность проявления «народной воли».