Восстание на Боспоре

Словно в подтверждение этого, во многих местах опять вспыхнули виллы богатых «царских друзей», подожженные рабами-заговорщиками. Участились побеги городских невольников. У западных рубежей немало задерживали молодых крестьян, они покидали сельские общины, чтобы сменить серп жнеца на копье разбойника. Это массовое стремление рабов и крестьян уйти из-под власти царя и хозяев называли «анахорезис» и наказывали за него жестоко.

Вольнолюбивые мечты народа с приходом весны ожили, тысячи сердец забились в радостной тревоге. А к пантикапейскому акрополю, как невидимые химеры, поползли страхи и опасения. В коридорах дворца стало еще более мрачно. Все чувствовали, что над царством Спартокидов занесен меч, готовый обрушиться со страшной силой. Достаточно ничтожного повода – и меч скифского нашествия падет на Боспор, как на голову легендарного Дамокла.

Саклей не спал ночами, рассылая по городу усиленные отряды наемников. Он уже вооружил городских гоплитов, заставил их снять со стены заржавленные мечи и шлемы, облечься в доспехи и выйти на улицу в непривычном воинском виде. Пора городских ополчений миновала, ее сменило наемничество. И лишь в ожидании больших бедствий царский сатрап решился обратиться к эллинской общине Пантикапея за помощью.

Соглядатаи толпами шныряли во всех концах города, подслушивая и подглядывая. Вокруг рабских эргастериев и жилищ топтались отряды дандариев. На ночь ворота города запирали, как перед осадой, а улицы перегораживали бревнами, утыканными железными колючками.

Но все эти усилия, направленные прежде всего против собственного народа, напоминали собою попытку удержать растопыренными пальцами воду, хлынувшую через плотину. Серые потоки нищего люда переполняли Пантикапей, на рынке стоял гомон, тысячные толпы обсуждали последние события. Рабы, искусно минуя стражу, оказывались на городских улицах, бродили кучками, шептались, а при виде вооруженных патрулей рассыпались кто куда. Ночами горожане вскакивали со своих постелей и прислушивались к крикам и топоту под окнами. Сотворя молитву домашним богам, зевали, ощупывали рукояти мечей у изголовья и опять укладывались рядом с супругами, бормоча:

– Опять грабителей и смутьянов ловят!.. И рабы обнаглели!.. О Зевс, что творится!..

2

В каменном домике среди тихого сада ничего не знали о тревожных веяниях последних дней. Вдали от города расположилась эта малозаметная вилла-хуторок, куда хитроумный Саклей спровадил Гликерию по неизвестным ей причинам.

Отправляя сюда девушку, старик говорил ей, чтобы она не спешила возвращаться, так как все делается для ее блага. Доверенный раб Аорс проводил ее сюда вместе с Евтаксией. Ей понравился этот цветущий уголок, окруженный с одной стороны виноградниками и полями, а с другой нетронутыми плугом угодьями для охоты. Волшебная тишина царила вокруг, нарушаемая лишь птичьими голосами да жужжанием пчел. Заунывные песни рабов и крестьян, занятых полевыми работами, не достигали уютной усадебки. Шумный Пантикапей казался отсюда очень далеким.

Гликерия, обласканная старым лохагом, доверяла ему вполне, хотя и не могла сообразить, зачем ему потребовалось тайно увезти ее в деревушку, тем более что во многих местах хоры продолжали бесчинствовать грабители. Смутно она угадывала в этом стремление старика оградить ее от происков Алкмены, ненавидящей ее и готовой нанести удар из-за угла. Эта догадка еще больше укрепляла в ее душе доверие к Саклею.

Гостья была приятно поражена предусмотрительностью и заботливостью покровителя. Вместо сарая с земляным полом и открытым очагом ее ожидал благоустроенный небольшой домик с двором. Высокий забор надежно преграждал путь любому злоумышленнику. Рядом с домом стояла пустующая сейчас давильня для винограда, за которой располагался густой сад с вишнями и яблонями. К ее приезду все было убрано по-праздничному. Дворик белел от морского песка, деревья в садике подрезаны и подвязаны, чтобы их ветви не били по лицу. На холмике среди розовых кустов красиво возвышалась крытая беседка с удобными скамьями.

– Госпоже будет ой как хорошо отдохнуть в этой тиши! – с лукавой почтительностью поклонился ей Аорс.

Девушка оглядела этого человека, с неестественно вытянутым вверх бритым черепом, и сразу определила его происхождение из того племени, в котором принято туго бинтовать головы младенцам. Отец немало воевал с такими вот длинноголовыми, они говорят на аланском диалекте.

– Хорошо, я довольна, – сухо ответила она, чувствуя инстинктивную неприязнь к самоуверенному рабу, Саклееву наперснику.