Восставший

Спутники снова перегляделись и после этого ответ пришел им сразу. Кажется, их мысли делились один на двоих. Но было это отнюдь не из-за ментальной связи, просто они были настолько глупы, что без немой поддержки друг друга просто боялись неверно ответить на вопрос, который касался, казалось бы, личных убеждений каждого.

— Смерть — синхронно ответили они

— Ах, до чего же банальный ответ. Как жаль, что мало кто понимает, что на самом деле он всю жизнь и живет в смирительной рубашке. Только она завязана не вокруг тела, а вокруг разума. Ограничения, накладываемые рамками этики и морали просто колоссальны, не говоря уже о физическом потолке человеческих возможностей, об ограниченном количестве нейронов, об бренности человеческого тела, подытоживая, обо всей его "человечности". Мы, как ограниченные в своем познании приматы просто неспособны охватить умом даже маленькую толику вселенной. Продолжая аналогию со смирительной рубашкой — мы мечемся из угла в угол. Мы можем наблюдать и изучать законы вселенной, но наши руки связаны физической природой нашего существа, поэтому манипулировать законами природы мы не в силах. И поэтому мы не можем понять и распознать божественный замысел, ибо они говорят на языке жестов. А вам-то что? Вам это не нужно. И мне, как некогда человеку тоже, это ведь не приведет меня к банану. Но вот, когда мы стали Альг'гаил нам приоткрылась завеса, что отделяла нас от понимая истинной сути вещей. Но явилась она в кошмарах. Кошмары, это всегда то, что нам не дано понять. Существа с непонятной биологией, неведомые никогда ранее ситуации, неизвестные, не похожие ни на какие другие места — от всего этого мозг пытается оградиться и боится, ибо он человеческий. Казалось-бы вот он ответ — освободись от человечности и тебе откроются все глубинные процессы познания, но таких людей называют безумцы…

Безумцы — слишком это слово романтизированно. Истинные безумцы, это то, что уже недоступно для нашего понимания. Они говорят нелогичные вещи, пользуясь человеческим языком, они делают нелогичные поступки, порой они гадят под себя, и в общем и целом, как это не парадоксально, ведут себя как неразумные животные. Им открыты те самые глубинные процессы, но им это уже не нужно… Эх. Должна быть альтернативна человечности, кроме безумия — что-то более широкое, что-то более…

— Я сейчас немного не понял — обратился один из спутников — можете повторить?

— Да не обращай внимания. Это скорее так — больше мысли вслух.

— Так… мы закончили?

— Да. Думаю, можно возвращаться.

Мыкола шел в сторону промзоны нахмуренный и подавленный. Для его спутников было секретом, почему вдруг бодрый и энергичный в общении Миколаш так изменился в настроении по пути в дом-музей Станислава, но сам он знал, что происходило прошлой ночью в стенах, которые приютили его и какую роль он сыграл в этом.

У самого дома Мыкола остановился, сопротивляясь и отрицая свое недавно принятое решение. Окна этого дома были все так же заколочены для создания вида запустения. Но похоже запустение наконец взаправду посетило этот дом.

— Ну хлопцы, спасибо что сопроводили меня. Теперь разрешите откланяться.

— Куда это ты собрался? — угрожающе спросили приставленные к нему молодчики

— Так, в дом. Вот же он.

— Откуда мы знаем, что ты не сбежишь куда-нибудь?

— Вы бы поосторожнее. Я, несмотря на все, все еще друг Стаса. И он огорчиться, когда узнает, что со мной так обращались. Хотите к нему зайдем и спросим, что он думает по этому поводу?

— Да мы же просто… Нам сказано — мы делаем. Давай…те тогда вы просто зайдете на наших глазах в дом, а он уже сам как-нибудь разберется. А то ведь реально. Не дай бог вас не будет он же нас повесит, а дышать нам не надо, так что висеть долго. Такое дело вот.

— О, господи. Ну вы люди конечно, настоящие служивые. Далеко пойдете. Это я уважаю.

Мыкола заглянул в окна в последний раз, ожидая увидеть в них Станислава, но чудесного спасения, либо воскрешения, не произошло.

Шаг за шагом он приближался к двери. Все тяжелее и тяжелее давались ему усилия по преодолению этого расстояния. И вот подойдя к ней он обратил внимание на трещины в дереве. Обернувшись он увидел двух людей Стаса, следящих за ним издалека. Рассматривать трещины не было времени. Дверь с тяжелым стоном открылась и повисла на петлях.

Кто-то выбил ее. Не исключено, что была бойня

Мыколе приходили в голову чудовищные картины расправы над Станиславом. Одна была ужаснее другой и рождалась из самых темных глубин сознания прожившего неестественно долго человека, видевшего всякий ужас.

Все еще пахнет порохом. Очень сильно. Стреляли много. Стас наверняка дал отпор. Где же он теперь?

Идя по правому крылу первого этажа, он заглядывал в каждую комнату надеясь увидеть, или, даже в большей степени не увидеть там тело Станислава, но ни в одной из комнат не было ни тела, ни следов борьбы, только скопившаяся за годы пыль, в особенности на никому не нужной кухне.