Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

разместили в помещении склада (Екатерина Афанасьевна Букштан), в

Железнодорожном — на двух улицах возле аптеки (Иван Васильевич Самара).

В Маршальском перед приездом советских переселенцев немецкое

население перевели в здание будущего сельсовета. «Они не хотели уходить из

своих домов, —- вспоминает Николай Васильевич Купчин.— Это были в

основном пожилые люди, женщины и дети-подростки. Но им сказали, что их все

равно будут отправлять в Германию».

Примерно такой же была картина по всей области. Везде бывшие хозяева

«уплотнялись». Не всегда это означало выселение, зачастую немецкой семье

оставляли одну комнату из четырех-пяти, которыми они владели. Поэтому,

несмотря на старания властей ограничить контакты советских граждан с

немцами, вплоть до 1948 года жилые кварталы часто имели смешанный

национальный состав. При этом наши переселенцы занимали квартиры, а немцы

перемещались в подвалы, мансарды и на чердаки.

Мария Дмитриевна Машкина, живущая в Калининграде с 1946 года,

рассказывает:

—- Я сначала не знала, что в подвалах живут немцы. Но однажды пошла за

водой и спустилась за ней в подвал по приставной лестнице. Смотрю, а там

138

семья живет, говорят по-немецки. Я испугалась, но они приняли меня очень

радушно, а пожилой мужчина-немец помог мне вынести ведро наверх.

— В подвале нашего дома на улице Гоголя тоже жила немецкая семья:

старик, женщина лет сорока и три девочки школьного возраста, — говорит Мария

Павловна Тетеревлева, приехавшая в Калининград в апреле 1948 года. — Но я их

видела буквально несколько недель, потом они уехали. Наши соседи —

армянская семья, которые и выселили немцев в подвал, кое-что рассказывали —

без злобы, совершенно равнодушно. Им казалось абсолютно естественным

выгнать эту

семью и также естественно пользоваться их услугами: женщина (кажется, ее

звали Марта) шила и стирала одежду, белье моим соседям.

Матрена Федотовна Букреева, Мария Семеновна Фадеева и некоторые

другие наши собеседники приписывают инициативу переселения немцев

военным, а Елена Ивановна Н е б е р о добавляет, что им помогали «домоуправы

из числа самих немцев». Впрочем, встречались и другие объяснения, например,

такое: «Они жили в подвальных помещениях потому, что там теплее и

безопаснее. Окна небольшие — они русских боялись» (Мария Николаевна

Токарева).

Вновь прибывшим советским переселенцам обычно говорили, что хозяева

дома, в который их поселили, бежали в Германию. Но иногда встречи все-таки

случались. Анна Александровна Гуляева в 1947 году прибыла в совхоз № 73

(бывший немецкий поселок Голгарбен):

— Через два дня после нашего приезда пришла хозяйка дома и стала

разговаривать со мной по-русски. Я была удивлена, почему немка так хорошо

знает наш язык. Но потом она мне объяснила, что еще с Первой мировой войны

они жили в России. И только в 1935 году снова уехали в Германию. Мы с ней как-

то сразу нашли общий язык. Она попросила у меня порошок, который находится

на чердаке. Этого красного порошка было там очень много, я не знала, для чего

он. Оказывается, он был от блох и клопов. Она говорила, что в том доме, куда их

поселили, очень много блох и клопов. Потом она приходила еще несколько раз и

каждый раз плакала. Конечно, дом большой, новый, и ей было очень жаль

расставаться с ним. Она помогала мне благоустраиваться. Вешала карнизы и

шторы. Расставляла мебель, какая была. Бывшая хозяйка говорила, что на

чердаке было очень много добра, но переселенцы, которые приехали раньше

нас, все вынесли, потому что дома не были заперты и никем не охранялись.

Брали все, что плохо лежит.

Александра Ивановна Митрофанова поселилась в пустом доме в поселке

Ляптау (сейчас Муромское). К ней тоже из Зеленоградска пришла бывшая

хозяйка дома:

— Милостыню просила с девочкой. Девочке примерно лет восемь- десять.

Пришла и говорит: «Фрау, дас хауз — мой». — Я говорю: «Я не виновата». Дала

ей милостыню, они пошли. А уже было холодно. И вот, недалеко от

Зеленоградска, у колхоза «Победа», хуторок был разрушенный. Они там

затопили печку, у печки грелись. И замерзли...

Переселение на чердаки и в подвалы было далеко не самым худшим

исходом. В первые послевоенные месяцы существовала еще одна категория

немцев — бездомные: одинокие старики, беспризорные дети. Создававшиеся в

спешном порядке дома престарелых и детские приемники не могли вместить всех

нуждающихся.

т&рш редакции газеты «Новое время», издававшейся на немецком языке,

рассказала о таком случае:

139

— Однажды в кабинет к редактору вошла старая немка лет семидесяти-