Восток Соф (СИ)

Я сбрасываю одеяло на пол и пристально смотрю пытаясь разглядеть этот огонек по ближе. Но он манит меня удаляясь все дальше и дальше. Не отрывая взгляда, зачарованная я чувствую как, отделяясь от лежавшего на кровати тела иду за огоньком. Огонек проходит сквозь стены и пол. С каждым разом опускаясь все глубже и глубже, сначала в подвал потом в грунты, а после и вовсе в недры земли. Я трепетаю от страха, но не могу остановиться — я боюсь остаться в подземелье. И ухожу неумолимой скоростью за ним. Ощущаю запах и холод сырой земли. Влажный грунт, плетенье корней, подземные воды. Все так же явно как если бы слепой выйдя на улицу ощутил прикосновение ветра и лучей теплого солнца, мягкую траву под ногами и сухую пыль на щеках. Так же и я подобно слепому точно знаю, что нахожусь под землей, хотя кроме яркого огонька ничего не вижу. Прохожу много миль пока огонек не останавливается и непонятным образом мне вдруг становится ясно, что это конец пути. Внезапно огонек замирает на секунду, но потом вспыхивает ярким пламенем и я вижу множество душ в виде черных теней. Они все бьются о землю и кричат что-то, чего я не пойму. И тут становится ясно, что я нахожусь в могиле, а вокруг распростерто кладбище. Мне хочется вернуться, но я оказываюсь взаперти точно так же как окутанные мертвецы в своих саванах. Я начинаю кричать о помощи, как и все остальные души, но никак не могу выговорить хоть слово. Вдруг огонек угасает на доли секунды и снова появляется. И я слышу над собой голос. Он не похож на человеческий, который все привыкли слышать. Он звучит неоткуда и в то же время повсюду. Он спрашивает — Хочу ли я жить?

И я отвечаю — Да!

Голос спрашивает: — От чего?

Я отвечаю: — Там меня ждут.

Голос снова зазвучит вопросом: — Что мне дороже, вечное небо или жизнь рядом с близкими?

Это слишком трудный вопрос, чтобы дать на него быстрый ответ. На земле меня ждут мама и братик, но на небе отец. И пока я думаю голос произносит:

— Я знаю что радость отца ждет тебя на небесах и в тоже время слезы матери на земле.

— Но это не справедливо! — Врывается у меня. — Я люблю их обеих.

Голос отзывается громким эхом.

— Выбирай?

Но я не могу. И отвечаю.

— Я отдаюсь воле Всевышнего.

Голос превращается в такой сильный грохот, что все начинает трепетать.

Я кричу изо всех сил, чтобы он прекратился, но вдруг заново ощущаю свое тело и открыв глаза почти ослепляюсь ярким светом горящей лампы над головой.

Вокруг меня стоят несколько людей. Различаю маму, медсестру и двух врачей.

Последующие три дня я лежу словно приросла к кровати. Без всякого движения и слов.

Это было — явь или бред больного воображения. Часы проходят превращая ночь в день, а день опять в ночь и я знаю что нахожусь в больнице, что лежу на широкой кровати новой палаты, но у меня нет ни сил ни желания заставить себя подняться. Если кто-то входит или выходит я замечала его; понимаю слова произносимые над изголовьем, но не могу им ответить. Мои губы и тело не желают подчиняться разуму. Весь смысл жизни неожиданно исчезает. Мой счастливый круг семьи разорван и этот разум отвергает бесконечно одинокую душу.

Матери почти нет рядом, Камолу самому нужна помощь. Те некоторые часы когда мама сидит рядом со мной, я не могу ничего спрашивать. Я вижу как она ели удерживается чтобы не разразится потоками отчаянных слез, и претворяется ради нашего спокойствия сильной женщиной. Она лишь озабоченно наблюдает за мной вслушиваясь в мои вздохи и изредка шепчет, как любит меня.

Утром двадцатого марта меня навещает директор. Стоя рядом с моей кроватью, он тихим и спокойным тоном (каким обычно говорят рядом с больными) выражает свое соболезнование о нашей утрате. В этот день он молчалив и скромен в проявление чувств. Он стоит у окна и смотрит куда-то в даль. От этого я бесконечно благодарна ему. Самое что утруждает меня в этот момент это быть с людьми разговорчивой. И видимо директор это, поняв, говорит маме.

— Она выглядит совсем потерянной.

— К сожалению.

— Но я надеюсь что скоро она поправится.

— Врачи говорят — это последствие психической травмы.