Восток, Запад

– Во сне она видит то, что становится основой планов для непобедимых сражений; она раскрывает тайные заговоры, предотвращает измену, шантажируя тем, что узнала во сне, всех – и сторонников, дабы заручиться их дальнейшей поддержкой, и врагов, дабы на всякий случай заручиться поддержкой врагов. Во сне она предвидит погоду, находит линии переговоров, выбирает торговые предприятия, в которые вкладывает деньги.

– Она ест, как лошадь, и не толстеет.

– Земля обожает ее поступь. Тень шагов опережает сияние глаз.

– Лицо ее подобно цветущему полуострову, обрамленному морем волос.

– Сокровищница грудей ее неистощима.

– Уши ее подобны нежным вопросительным знакам, что свидетельствует об определенных душевных сомнениях.

– Ноги …

– Ноги у нее вполне средние.

– Она вся – неудовлетворенность.

– Победы ее не утоляют, вершины страсти недостаточно высоки.

– Смотрите: у ворот Альгамбры показывается Боабдиль Несчастный, последний султан последней твердыни последнего века Арабской Испании! Смотрите: он выехал сдавать город, и вот сейчас, в это самое мгновение, кладет ключи от крепости в протянутую ладонь королевы… Свершилось! Но едва тяжелая связка ложится к ней в руку, королева… зевает.

* * *

Колумб теряет надежду.

В тот самый миг, когда Изабелла со скучающим видом въезжает в поверженную Альгамбру, Колумб оседлывает мула. Когда она входит во Дворец Львов, по которому бродит долго и бесцельно, он уже мчит по дороге, нахлестывая своего скакуна, и быстро скрывается в облаке пыли.

Роль невидимки стала его проклятием. Колумб сдается. Он отказывается от нее, хотя и знает, что вместе с ней потеряет все. В бессильной ярости он мчится прочь, подальше от Изабеллы, скачет день, скачет ночь, загнав мула, и тогда Колумб взваливает на плечо дурацкие, пестрые, как у цыган, лоскутного шитья мешки, к тому же неприлично заляпанные дорожной грязью, и двигает дальше пешком.

* * *

Вокруг него простираются прекрасные плодородные земли, завоеванные для нее ее воинами. Колумб ничего не видит – ни красот долины, ни стремительного запустения крепостей, брошенных отступавшими, которые стоят среди высоких скал и следят за дорогой. Призрак погибшего мира, не замеченный разгневанным Колумбом, плывет вниз по течению рек, чьи названия Гвадал-тут и Гвадал-там, соединяя свой голос с голосами мертвого прошлого, оставшегося лишь в отголосках здешнего эха.

В небе высоко над головой выделывают сложные фигуры терпеливые канюки.

Мимо Колумба проходят длинные колонны евреев, но Колумбу нет дела до чужого горя. Кто-то пытается продать ему меч толедской работы – Колумб отталкивает продавца. Отказавшись от своих кораблей, Колумб ничего не хочет знать про другие корабли, которые ждут евреев в Кадисе и скоро примут их на борт и увезут навсегда. Он измучен своими несчастьями и чужого не замечает. Этот старый мир слишком стар, а новый еще не найден.

“Утрата денег и покровительства, – говорит себе Колумб, – горше, чем утрата любви”.

* * *

Он идет – на пределе сил, за пределом сил, – и где-то на этом пути, уже на грани безумия, спотыкается, падает и там, на грани, в первый и в последний раз в жизни видит пророческий сон.

* * *

Никогда ему не снилось ничего подобного.

Ему снится Изабелла – как она бесцельно слоняется по Альгамбре, как разглядывает огромный алмаз, полученный от Боабдиля, последнего из рода Нашридов. Потом склоняется над большой каменной чашей, подвешенной на цепях меж двух каменных львов. Чаша наполнена кровью, и в ней королева – да-да, Колумб видит то, что видит во дворце королева, – тоже видит пророчество.