Вот это поцелуй!

– Ты находишься пока что в самом низу, – говорил он. – Дорога теряется в таких высях, которые ты и представить себе не можешь. Но ты их увидишь… да, возможно, однажды ты их увидишь… От души тебе этого желаю. Ну а пока что ты мне тут голову морочишь? Хочешь сказать, что сдрейфил? Тебя волнует, что о тебе подумают?

Не самого мягкого преподавателя я выбрал себе в наставники…

– Нет в литературе плохих жанров, есть только плохие писатели…

Вот гад! Он подвергал этим пыткам несколько поколений студентов! Дрянь такая! Ну что можно было сказать ему в ответ?

– Струсить – худшее, что может случиться с писателем. Струсить, Натан, – значит признать себя побежденным.

У меня отвисла челюсть.

Я вновь задумался над его словами вечером, когда преследовал Пола Бреннена. Стоя в пробках, я снова и снова просматривал свои записи и прокручивал в голове все, чему меня учил Фрэнк.

Практически все время он проводил у постели Мэри-Джо, кроме тех часов, что уделял мне.

– Мы с ней переедем отсюда, – сказал он мне. – Надо будет найти что-то более для нас подходящее. На первом этаже, так будет намного удобнее…

И тут я увидел, что глаз Мэри-Джо пристально уставился на меня, и ощутил безумное желание сейчас же, сию минуту убить Пола Бреннена!

То же самое было со мной и в тот день, когда я сопровождал Крис на могилу Вольфа. Я держался поодаль, как она меня попросила сухим тоном, на что я нисколько не обиделся. У меня достаточно времени в запасе. Я страстно ненавижу Пола Бреннена. Я тоже принес цветы на могилу. Я должен был бы испытывать удовлетворение от сознания того, что Вольф в могиле, но, странное дело, не испытывал. Это было похоже на победу, засчитанную при неявке соперника… К тому же не знаю, победа ли это. Еще слишком рано было об этом говорить.

– Еще слишком рано, Паула. Потерпи еще немного, бога ради!

Она сосет у меня. Я не остаюсь в долгу. Ублажаем друг друга по очереди. Однако я хорошо понимаю, что мы не сможем продолжать в том же духе долго, даже если это помогает сдерживаться. Ее терпению есть предел.

Желание убить Пола Бреннена охватывает меня, по многу раз на дню. У меня есть тысячи причин желать этого. Ведь он вторгается в мою жизнь на каждом шагу. И все мне во вред!

И однажды вечером вот как все произошло.

Он покинул офис очень поздно. Два долгих часа я подкарауливал его, пререкаясь с Паулой, дожидавшейся меня в залах какого-то вернисажа на другом конце города. Я пытался напомнить ей, что я – полицейский и что у меня ненормированный рабочий день.

– Паула, послушай, тебе придется к этому привыкнуть. Если даже мы будем заниматься любовью, это ничего не изменит. Это здесь совершенно ни при чем. Я – полицейский, ты же знаешь. Будь я, ну, не знаю, работником газовой компании, было бы совсем другое дело.

По ее голосу я мог судить, что она уже что-то приняла, интересно знать, какую дрянь. Она мне сказала, что это моя вина. Потому что ей без меня скучно. Я слышал в трубке музыку и голоса полудюжины личностей, крутившихся вокруг Паулы.

– Так тебе и надо! – заявила она. – Лучшего ты не заслуживаешь.

Я сдержался. Стиснул зубы и ударил кулаком по обитому кожей потолку огромного «мерседеса»-купе, подвернувшегося мне в тот вечер под руку, но сделал над собой усилие и попытался поставить себя на ее место.

– Послушай, Паула. Подумай о том, что я работаю, пока ты развлекаешься. Не забывай об этом. Не надо ничего усложнять. Послушай: если я освобожусь не слишком поздно, то приеду за тобой. Повтори еще раз адрес.

Я строчил план в записной книжке, когда Пол Бреннен вышел из офиса. Сопровождал его этот паршивец Винсент Болти, тот самый, который сломал мне мизинец, когда я всадил ему пулю в икру. Винсент Болти в темном, безупречно сидевшем костюме был в тот вечер при хозяине дежурным телохранителем.

Я прижал мобильник к уху и съежился на сиденье.

– Не говори так, Паула, пожалуйста. Ты прекрасно знаешь, что я тебя хочу. Вот и не говори так! Ты знаешь, что я пережил серьезное потрясение. С тобой такое, кстати, тоже может случиться. Никто от этого не застрахован.

Пока я говорил, Пол Бреннен закурил сигарету у входа. Винсент предупредительно распахнул дверцу машины, «Ауди А8», если не ошибаюсь, кремового цвета.

Пол Бреннен не спешил. Не давился дымом от сигареты. Спокойным, равнодушным взглядом обводил он все вокруг: ярко освещенные на ночь витрины модных магазинов, женщин на шпильках, вылезающих из авто, разноцветные вывески, нелепых собачек на поводках, клочок звездного неба. И все это он осматривал совершенно спокойно после того зла, что он сотворил! Я даже не поручусь, что он осознавал, какое зло сеет вокруг себя.

Было девять часов вечера. Я продолжал переговоры с Паулой. Пол Бреннен бросил сигарету. Я включил зажигание…

– Скажи Марку, чтоб не лез не в свое дело, – выдохнул я в трубку, резко выворачивая руль, чтобы влиться в движущийся поток. – То, что Марк тебе говорит, – это одно, а то, что я, – совсем другое. Ты не можешь предъявлять мне ультиматумы. Со мной такие штучки не проходят, представь себе.

Она бросает трубку. Я перезваниваю: