Вот оно, счастье

Миссис Прендергаст позвонила утром и уведомила нас, что Доктор приехал и нашел ее. Она сидела в кресле у телефона.

* * *

Похороны получились колоссальные. Из тех, ради которых, кажется, отложили все свои дела и явились все семь приходов. О похоронах в глубинке я знал мало что, однако если б явились вы в то утро в Фаху и увидели собранье народа, церковь битком, в церковном дворе – всевозможные дополнительные стулья и скамейки, двери домов через дорогу нараспашку, люди стоят и сидят на любой поверхности в поле зрения, и то, что застряло б у вас в горле, – ваше сердце, а то, что ощутили б вы, я описать толком бы не смог, но то было Мы в этом все вместе, а мое участие, сколь угодно малое, порождало во мне смирение.

Кристи держал себя в руках. Этот человек изумлял постоянно, и его отклик на смерть Анни – не очевидное горе. У него был дар принимать жизнь, а это включало и смерть. Чтобы такое понять, я был слишком юн. Он сидел вместе со мной, Дуной и Сусей на привилегированных местах, оставленных Отцом Коффи для нас возле алтаря. К тому времени все в приходе узнали о притче телефонных звонков и в отсутствие семьи и близких родственников руку сочувственно трясли Кристи. Доктор Трой признал мою утрату, поджав усы и крепко сжав мне пальцы. Глаза его говорили: Таков этот мир. Троица Софи, Чарли и Ронни тоже присутствовала, каждая девушка – в своей манере великолепия. Все они по очереди легонько подержали меня за руку, после чего удалились, ибо таково было их место в моей жизни.

Гробовщик Маккарти, с профессиональной сметкой вычислявший потайную историю любого усопшего, предложил Кристи нести гроб, и Кристи согласился. Том Джойс ударил в колокол, и мы все отправились за гробом в белый занавешенный свет того дня, приостановились возле Аптеки, взяли на караул в отсутствие Анни, однако ощущая ее присутствие всюду. Затем по кривому уклону Церковной улицы – к погосту у реки. Проходы со временем сделались у́же, могил прирастало, и ради того, чтоб оставаться в поле слышимости последних молитв, толпа захлестнула древние усыпальницы, кто-то старался не заступать за выгородки, кто-то старался не слишком, и вскоре все кладбище целиком стало самым людным местом в Фахе.

Отец Коффи нес вахту за Отца Тома, кого одолела грудная хворь. Вид Отца Коффи в белом облаченье и пурпурной сто́ле против зелени полей и бегущей реки – нечто из прежних времен. Голос его, надтреснув, выкликал молитвы, и я, глянув на море голов, видел Сусю и Дуну, Бата Консидина, миссис Мур, Учителя Куинна, миссис Прендергаст, миссис Куилли, миссис Риди, Мону Райан с ее прищуром, статную Мари Фолси, Матью Лири на коленях на могиле его отца, Коттеров, Кинов, Бринов, Блейков, Хехиров, шофера Хини, стража Гриви, Немца, Буфу и Ру, ораву детишек Келли и Кланси, Шилу Сулливан, подтиравшую слюни сыну, миссис Секстон в ее шляпе, Девиттов, Давиттов и Дули, Муррихи и Макинерни, а сразу за воротами – Мика Мадигана, и чувствовал я, как надтреснуло что-то в каждом из них.

После молитв возник словно бы чашкой прикрытый миг. Головы все еще были склонены. Солнечный свет – за покровами, однако ж по-прежнему лучезарен, и на том сельском кладбище, казалось, – одна из главных опор бытия, дух общины. Он располагался там, отчасти не утешая, однако делая терпимым горестное знание: этого человека я ни разу в жизни более не увижу

.

Через мгновенье растреплются кромки толпы. Откроются лавки и пабы. Заведутся трактора, из дворов у лавок Клохасси и Бурка заберут лошадей и автомобили.

Но до всего этого вознесся голос Кристи.

Тем, кому не видно было могилы, кто уже отворачивался, потребовалась секунда, чтобы обернуться, – когда поняли они, что человек запел. Он пел, как и прежде, зажмурившись, запрокинув голову и опустив руки. Ту же песню, какую пел у нее под окнами ночью. Пел ее так, будто не слышит никто, кроме нее. И вся Фаха чувствовала то же. Рядом с этим обнаженным чувством, совершенно замерев, публика сделалась незрима. Кристи спел все куплеты. Спел так, словно слал песню Анни вслед, будто мелодия ее и слова способны были преодолеть узилище времени и пространства и вскоре достичь того дальнейшего, куда Анни ушла.

* * *

Когда он допел, не слышно было ни звука, помимо первородных – реки и воздуха.

* * *

Мы с ним, как и прежде, отправились в тот вечер на велосипедах. Музыку слышали – но не Младшего Крехана.

– Я скоро уеду, – сказал Кристи.

Словно удар, которого ждешь, но от этого знания он не легче.

– Хочу тебя поблагодарить, – сказал он и похлопал себя по груди, ища коробок.

– Не за что меня благодарить. – Я зажег спичку.

– Есть, более чем. А потому – спасибо.