Вот сижу я на санях

Бо'льшую часть времени, несмотря на то, что я прилежно готовил уроки и читал все подворачивающиеся под руку книги, мне было совершенно нечем заняться. Я подрос, и игры с приятелями во дворе как-то опротивели – все или почти все они стали почему-то казаться мне тупыми и грубыми. Был у меня один дружок, но жил он через несколько дворов от нас, там, куда я по привычке побаивался забредать, учился в параллельном классе, с которым у нашего класса по традиции была вражда, да и болел к тому же очень часто. Мои одноклассники и не звали его иначе как доходягой, нередко обижали его и били; а я даже толком не мог заступиться, опасаясь собрать все уголья общественного мнения на свою голову. Так что, виделись мы с ним нечасто и почти тайно – чуть ли не как любовники из враждующих кланов. Этот мой дружок тоже довольно скоро умер – у него обнаружилось какое-то раковое заболевание, кажется, белокровие. Но мы всё-таки успели с ним нормально пообщаться. Благо, ни его ни мои родители против нашей дружбы не возражали. Мать моя, а пока была жива, бабушка, кормили его, когда ему случалось задерживаться у нас дома. Вообще-то они были скуповаты – это и понятно, учитывая, что кроме меня за столом из детей сидели ещё две мои младшие сестры и старший брат. Впрочем, последний дома появлялся всё реже. Он рано повзрослел и начал заниматься своим делом. Насколько я понимаю, он тогда подрядился где-то строить дачи. У брата было два приятеля, такие же серьёзные и немногословные, как он сам, молодые люди. Брат с ранней юности почувствовал на своих плечах груз финансовой ответственности за семью – уже в шестнадцать лет стал помогать матери деньгами. При этом он никому не позволял посягать на свою самостоятельность. Если ему было надо, мог запросто не прийти ночевать домой – мать просила только заранее предупреждать. Поскольку старший брат рано отошёл от семьи, я вполне естественно занял его место рядом с отцом. Пока бабушка не умерла, я держался за её подол, и отец казался мне человеком не слишком добрым, даже почти чужим. Ему не нравилось, что я расту "бабушкиным сынком", что он при случае и выражал, как на словах, так и поведением, которое представлялось мне неуместно грубым и бестактным. У меня были все основания предполагать, что отец мой меня за человека не считает – все эти окрики и угрозы, которых, впрочем, он никогда не приводил в исполнение… Это было тем более обидно – он словно тут же забывал обо мне, точно меня и не существовало, точно я был пустым местом. Вся же ласка отца по моему адресу сводилась ко снисхождению – так ласкают какую-нибудь никчёмную, шкодливую собачонку – ну ладно, раз уж своя, куда деваться-то? Я не любил и побаивался отца; часто плакал где– нибудь в уголке, мечтая о другом отце, об идеальном отце, который всегда будет говорить со мной как с равным, об отце, который когда-нибудь расцелует меня и расплачется со словами "Сыночек ты мой ненаглядный!"… О грёзы, грёзы!

Однако, после смерти бабушки, хоть бабушка и не приходилась ему матерью, отец заметно помягчал. В его отношении ко мне появилась та теплота, о которой я уже перестал мечтать. Девчонки были ещё маленькие и больше тянулись к матери, вот папаша и взял меня под своё крыло. Что ж, довольно скоро я там согрелся, освоился и пришёл к выводу: у меня совсем не такой уж плохой отец.

И работа у него была для нашего посёлка чуть ли ни самая престижная – мой папа работал гробовщиком. Да-да. Это в нашем роду наследственная профессия. И дед покойный, отец отца, и прадед, и ещё Бог знает как далеко уходила эта цепочка предков в глубины времён – все они, сколько можно было вспомнить, тесали и сколачивали гробы.

Потом, обретаясь в других селениях, я с немалым для себя удивлением обнаружил, что большинство людей относится к нашему гробовому делу с какой-то неприязнью – то ли с опаской, то ли с отвращением – словно одно прикосновение к этой теме способно приблизить их к смерти. Может быть, гробовщиков не любят за то, что они хорошо зарабатывают – так сказать, наживаются на чужом горе? Но ведь они не воруют; да и у заказчика всегда есть выбор – он берёт тот гроб, который ему по карману. Мой отец на моей памяти неоднократно предоставлял свои гробы совсем задаром нищим согражданам, каким-нибудь приблудным пьяницам или бомжам, которых обнаруживали по утру замёрзшими где-нибудь вблизи нашей помойки. Каждый имеет право на гроб.