Зимин не сомневался, что в планах Коллегии тетя Клава разбирается лучше, чем он. Ничего странного в этом не было, еще восемь лет тому назад Клавдия была ведущим специалистом в Институте психофизики. С тех пор многое изменилось, о научном прошлом вспоминать теперь было неприлично. Но ученый бывшим не бывает. И как только появился повод блеснуть умением правильно сопоставлять факты и отыскивать причинно-следственные связи между ними, она показала, что не забыла старые навыки.
— А давай, я тебе заварю кофе! Ты ведь любишь кофе, я знаю, — сказала она, стараясь не смотреть на Зимина. — Ясная голова тебе пригодится.
— Вообще-то мне пора, — ответил он.
— Нет, сегодня я тебя не отпущу, и не надейся. Тебе обязательно надо дождаться Лобова. Откладывать вашу встречу больше нельзя, пора вам поговорить.
— Я бы с радостью, но надо работать, через три месяца мне сдавать новый текст, а я еще и не начинал.
— Садись в уголок и работай. Какая тебе разница, где сочинять? Хочешь, дам тебе ноутбук? Или предпочитаешь бумагу и ручку?
— Не знаю, о чем говорить с Лобовым.
— О бессмертии и счастье, о чем же еще?
— Ты прочитала мне замечательный доклад. Здорово у тебя получилось. Спасибо! Теперь я знаю, о чем должен писать. Жаль, что в свое время я так мало говорил с тобой о практической психофизике. Представляю, как много ты знаешь.
— Не забивай себе голову ерундой.
— Лишние знания — лишние беды?
— Вовсе нет. Лишние знания — лишние. И все.
— Но ты только что подробно рассказала совершенно новые вещи. Это тоже лишняя информация?
— Ты задал вопрос. Я ответила. Как смогла. Остальное узнаешь у Лобова.
— Наши представления наверняка не совпадут, начнем спорить, что в этом хорошего?
— Спорить? О чем спорить? Лобова не интересует твое мнение, он хочет рассказать то, что знает. Насмешил — спорить он собрался. Ты же хотел узнать, что происходит? Вот и выслушай человека, который знает. Тебе может не понравиться то, что ты услышишь, но разве это изменит политику Временной Коллегии по нормализации? Увы, но с тобой никто не собирается спорить, Зимин. Твое мнение для людей, собирающихся построить будущее по своему плану, значения не имеет.
— О чем же Лобов хочет говорить со мной?
— Я не знаю, — шепотом сказала тетя Клава.
— Ладно. Уговорила. Останусь. Но только потому, что ты попросила. Неудобно отказывать. Уж очень хорош был твой доклад. Долго готовилась?
— Не придумывай. Если бы я готовилась, в пятнадцать минут не уложилась. Я всего лишь попыталась разбудить твое хваленое любопытство, это ближе к истине.
Возразить Зимин не смог. Пришлось ему устроиться в удобном кресле — этого нельзя было отрицать, — тетя богатая женщина и кресла у нее были хороши, специально изготовленные под нежные задницы богачей, — и начать гадать, что нового может сообщить Лобов. К немалому своему удивлению, он обнаружил, что в его фантазиях тетин друг оказался тесно связан с Ником Пратовым. Это было гадко, но чутье редко подводило Зимина.
У агентов аналитической службы Временной Коллегии по нормализации были проблемы с воображением. Они предпочитали назначать важные конспиративные встречи в странных местах. Надо полагать, что представление о действительности у них было сформировано служебной инструкцией. Но назначать встречу в музее современного искусства было неосмотрительно. Наверное, в Коллегии считали, что музей пользуется популярностью у горожан. Но это было не так. Пратов чувствовал себя неловко — в огромном зале, заполненном бесценными экспонатами, он был один. Пришлось остановиться возле столика, на зеленой поверхности которого копошились малюсенькие курочки. Пратов смущался и старался не смотреть по сторонам. Предстоящий разговор с профессором Лобовым обязательно получится гадким и утомительным, так что свою порцию отрицательных эмоций он получит и без разглядывания объектов современной культуры. Говорят, что если правильно задуматься, то можно понять, зачем на битые кирпичи приклеены зеленые квадратики. Только ему не хотелось.
Не любил Пратов встречаться с функционерами. Они казались ему скользкими и подлыми. А как еще он мог думать о людях, запретивших занятия наукой и жестко преследующих людей, не желающих подчиняться гадкому Запрету. Лобов, наверняка, не был исключением. О нем, впрочем, ничего дурного Пратов сказать не мог, но это не меняло сути дела. Ему не нравилось, что приходится не только общаться с одним из руководителей Коллегии, но и сотрудничать с ним. Вот ведь как жизнь повернулась.
Пратов не считал себя подлецом, потому что ничего подлого не совершал. Жаль, что об этом знали всего два человека: он сам и Лобов.
— Давно ждете? — Лобов подошел бесшумно.
— Вы не похожи на профессора.
— Это хорошо. Не люблю, когда меня так называют.
— Прошу прощения…
— Это не предмет для разговора.