Вот-вот наступит счастье

               Зимин достал коммуникатор, ему пришло в голову, что он может связаться с Николенькой. Номер был старый, но почему бы не попробовать.

               Раздались длинные гудки, никто не ответил.

* * *

               Такси остановили возле заставы. В Садовый округ можно было попасть, только предъявив специальный пропуск. Зимин не помнил, куда его подевал.

               — Доставайте документы, — сказал таксист. — У вас же есть пропуск, господин писатель?

               — Я не знаю. Сейчас посмотрю.

               — Нехорошо. Все, дальше не поедем. Без пропуска они не пропустят.

               Зимин вылез из машины. Переговоры с полицейскими не привели к успеху. Таксист получил деньги и отправился восвояси.

               — Но меня вы пропустите? — спросил Зимин.

               — Цель посещения?

               — Я приглашен в гости к родной тете. Посмотрите в базе данных, там должна быть моя фамилия.

               — Проверим.

               Проверка велась тщательно, неторопливо. Сержант неумело тыкал по клавиатуре кривым желтым пальцем, часто ошибался, всякий раз неприятно хмыкая. Особого рвения не проявлял, что понятно, внешний вид Зимина доверия не внушал. Но, в конце концов, нужная запись была обнаружена. Его пропустили. До особняка тети пришлось добираться пешком. Зимин не возражал, прогулка позволила размять затекшие после длительной поездки суставы.

* * *

               Тетя Клава встретила его приветливо. Не старая еще женщина, она с любовью относилась к своему племяннику, пусть непутевому, но доброму и внимательному, к тому же Зимин был писателем. В этом был свой шарм. Разница в возрасте у них была невелика, семь лет. Так что Зимин привык относиться к ней, как к сестре.

               — Привет, Зимин! Я ждала тебя позже, — сказала она, приятно улыбаясь, — но это даже хорошо, у нас будет время поговорить.

               — Что-то случилось? — спросил Зимин.

               — Хочу познакомить тебя с моим другом, профессором Лобовым. Постарайся произвести на него хорошее впечатление. Мне будет приятно. В конце концов, я не часто прошу тебя об одолжении.

               — Это значит, что я должен буду молчать весь вечер? Профессора — люди обидчивые.

               — Совсем не обязательно. Сомневаюсь, что тебе удастся вывести профессора из себя. Все гадкое, что ты можешь сказать, он уже слышал тысячу раз.

               — Тем более буду молчать. Не хочется разрушать ваше счастье.

               — Противный мальчишка. Ты почему такой печальный? Случилось что-то?

               — Мне грустно. Помнишь Николеньку Пратова? Он учился вместе со мной в университете. Оказалось, что он — террорист, и его разыскивает полиция.

               — Это было так давно.

               — Он был моим другом. Зараза, что я говорю! Пратов и сейчас мой друг!

               — Человек сделал выбор, ты не можешь осуждать его за это. А ты сделал свой. Каждому из вас придется отвечать за свои поступки. Сейчас пришла очередь твоего друга. Он знал, на что идет.

               — Он остался ученым.

               — Подумаешь! А ты стал писателем, и что с того?

               — Я завидую Николеньке.

               — Ерунда. Это он должен завидовать тебе.

               — В городе неспокойно.

               — Почему эти люди так любят огонь и запах гари? — грустно спросила тетя Клава, она умела мгновенно менять тему разговора. — Что это за мания такая — поджигать дома? Неужели они огнепоклонники?

               — Считаешь, что я должен у них об этом спросить? — пошутил Зимин.

               — Не вздумай, они опасные люди.

               — Не волнуйся, тетя, поджигатели меня не интересуют. Хорошо было бы написать о мужественных людях, которые взялись за оружие, чтобы защитить свое природное право на научное любопытство.

               — У тебя должно получиться.

               — Многих из них я знал. Рассказали им в детстве, что любое безнаказанное преступление порождает новое, еще более страшное, а они запомнили. Запрет заниматься наукой для них преступление против интеллектуального прогресса. Вот они, значит, и борются против Запрета. Как умеют.

               — Люди никогда не любили умников, — сказала тетя Клава. — От них одни неприятности.

               — Дома поджигают не умники.

               — Это пусть полиция разбирается.

               — Наши умники не поджигатели — они современные юродивые, профессиональные мученики. Кстати, неплохо придумано. Выгодное дельце, если разобраться. Буквально за бесценок приобретается право безошибочно отличать прогресс от регресса, добро от зла, правого от виноватого, а возвышенное от обыденного. Попробуйте возразить мученику. Уверяю, что вы до конца дней своих будете отмываться от клейма душителя свободы, реакционера, врага прогресса, жандарма, демагога и...

               — За ужином тебе действительно лучше помолчать. Когда ты был маленьким, то очень хорошо умел слушать. Не перебивал, потому что не любил спорить. Изредка кивал, когда был согласен. Но не часто.

               — Сейчас трудно отыскать хорошего собеседника. Вот я и потерял форму.

               — Ничего удивительного. Ты стал большим и почему-то решил, что настало время, когда слушать должны тебя. Твоя привычка превращать любую беседу в монолог производит на людей ужасающее впечатление. Сегодня будет не так. Ты исправишься и удивишь меня. Будешь слушать моего профессора. Он тоже любит поговорить.

               — К сожалению, сегодня не получится. Занят. Дела. Завтра должен представить рукопись в издательство.

               — Это безобразие, Зимин. Неужели тебе трудно хотя бы раз в жизни сделать приятное любимой тетке?