Воздушные бойцы

Уже потом я не раз с благодарностью вспоминал полковника и думал о том, как мне повезло. Среди всех забот, которые навалились на него в те дни, ему конечно же было не до случайного летчика, да еще одетого в пехотную форму, который, вопреки установленному порядку, хотел попасть в свою часть. И он одной короткой фразой мог обрубить все мои надежды. Тем более что мой полк не имел никакого отношения к Северо-Кавказскому военному округу — полк входил в состав Южного фронта. Потом уже я сообразил, что документы, выписанные мне полковником Кульневым, за пределами Северо-Кавказского военного округа фактически никакой силы не имели, тогда как мне нужно было искать свой полк как раз за пределами округа… Так или иначе, полковник выслушал меня, повернул ко мне усталое лицо, подумал и сказал:

— Я выпишу тебе предписание явиться в твою дивизию. Но где она сейчас? Где ты будешь ее искать?

Почему-то я для себя твердо решил, что полк воюет где-то в районе Кривого Рога. Исходя из этой внутренней уверенности, я примерно указал направление. Кульнев посмотрел на меня сочувственно.

— Э-э, — протянул он, — там сейчас такое делается…

Но тут же, махнув рукой, выписал нужные бумаги и на прощание коротко сказал:

— Ну ищи!

Вся эта встреча заняла совсем немного времени, и больше я никогда полковника Кульнева не встречал. Но в душе своей сохранил пожизненную благодарность к этому человеку, с которым меня случайно столкнула военная судьба в трудную минуту и который своим участием фактически определил всю мою дальнейшую фронтовую биографию. Отнесись он к моей просьбе формально — я совершенно не представляю, как бы в дальнейшем сложилась моя судьба.

Из штаба округа я пошел на вокзал. На улицах кипела работа, по которой можно было судить о приближении фронта: у больших зданий и магазинов витрины закладывали мешками с песком, у окраин рыли щели и укрытия — город готовился к обороне.

На вокзале все смешалось в людском водовороте. Тут были военные из прибывших частей, были и такие, как я, которым после госпиталей предстояло отправляться на фронт, было много беженцев с детьми, с больными, с какими-то узлами, тюками, чемоданами и ящиками… Огромные очереди стояли за водой и продуктами. Горькие разговоры, напуганность. По разговорам выходило, что тяжелые бои идут где-то у Днепра. Пожилые люди обо всем судили спокойно и немногословно. До меня доносились обрывки разговоров: «Не то видели», «не одолеет Гитлер Россию», «придет время, и его, проклятого, погоним»…

Потолкавшись на вокзале, узнал, что на Харьков скоро отправляется сборный санитарный поезд. Поспешил на платформу, нашел состав. У вагонов стояли медработники — пожилые, молодые, — все в военной форме, но было видно, что форму они носить не привыкли. Желающих попасть на поезд много, но попасть трудно — не берут. Мне повезло — сумел убедить. Рассказал о своем ранении, поблагодарил их за труд, хотя на ноги меня поставили совсем другие врачи. Но я был искренен — я действительно был благодарен медицине, и мои собеседники это почувствовали. С этим санитарным поездом я и добрался до Харькова.

Харьков был уже самым настоящим прифронтовым городом. Везде много военных, на станции — эшелоны с боевой техникой.

Недалеко от вокзала, в парке, разместился продпункт. У меня были талоны на питание, выданные в Ростове, поэтому прежде чем решать, как добираться дальше, я решил перекусить. В продпункте заметил авиаторов и обрадовался. Стал расспрашивать о положении дел на фронте в надежде выяснить что-нибудь о местонахождении своего полка. Но чем больше я пытался что-то выяснить, тем настороженней становилась вокруг меня обстановка. Не сразу я сообразил, что на мне — новенькая пехотная форма, что назвал я себя летчиком и при этом никаких документов, конечно, не предъявил. А кругом полно слухов о переодетых диверсантах… Все это я понял поздно, а поняв, почувствовал себя неловко, чем лишь усугубил настороженность моих случайных собеседников, Словом, я едва не влип в историю. Прояви я любознательность более настойчиво, меня, определенно бы, задержали как подозрительную личность.

Ничего не выяснив, я поспешил покинуть продпункт, отоварившись хлебом, воблой и махоркой. Еще я сообразил, что, хоть сам я считаю себя вполне поправившимся, вид мой, вероятно, не внушает доверия незнакомым людям. Лицо — припухшее, особенно — левая часть, зубные протезы я еще толком не освоил и говорю с каким-то шипением, смахивающим на акцент, — в общем, дело скверное и надо быть впредь поосторожнее. Посадят до выяснения, а там доказывай…

Эшелонов в западном направлении шло очень мало. В основном прибывали оттуда. С трудом пристроился к воинскому эшелону до станции Синельниково. К Кривому Рогу поезда уже не ходили. Теперь у меня была иная задача — надо было добраться до того населенного пункта, куда поезда еще ходили. Поскольку Синельниково расположено к юго-западу от Харькова, а оттуда и до Кривого Рога недалеко — меня этот маршрут устраивал.