К Вертячьему надо пройти над городом. «Мессершмитты» в те дни висели в воздухе беспрерывно. Командующий прекрасно понимал, что воздушного боя нам не миновать и без боя к Дону не пробиться, поэтому и дал такое надежное прикрытие. Мы с Каретиным должны были, не ввязываясь в бой, оторваться от преследования и выйти к Вертячьему.
Забегая вперед, скажу, что за много лет, прошедших после описываемых событий, отдельные детали этого полета стерлись в моей памяти, оживить их помогла одна случайная встреча.
Спустя много лет после войны, мы с женой были на концерте в Центральном Доме Советской Армии, и я в антракте обратил внимание на одного весьма внушительного по комплекции товарища. Одет он был в гражданский костюм, но на груди его поблескивала Звезда Героя, и мне нетрудно было угадать в нем бывшего фронтовика. Примечательным было, на мой взгляд, то, что в многолюдном фойе ЦДСА он ходил таким маршрутом, словно изо всех сил старался не потерять меня из виду. Сначала я подумал, что это — случайность, но потом несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд. Тут и я повнимательнее к нему пригляделся: нет, его лицо не было мне знакомо, и я предположил, что этот товарищ, вероятно, принимает меня за кого-нибудь другого — такие случаи бывают с каждым из вас. Однако когда раздался звонок и все направились в зал, он все же подошел ко мне и, извинившись, спросил: «Вы — генерал Еремин?» Я ответил утвердительно, и тогда он, еще раз извинившись, попросил выслушать его. Концерт продолжался, но мы остались в опустевшем фойе. Я все пытался вспомнить, где же я встречал этого человека раньше (я наверняка встречал, раз он меня знает), но вспомнить не мог и от этого чувствовал себя не очень удобно. И вот тогда, совершенно для меня неожиданно, мой собеседник стал мне рассказывать о том давнем вылете на воздушную разведку, который я совершал по приказу командующего 8-й воздушной армией генерала Т. Т. Хрюкина. Причем он помнил — и очень точно! — такие подробности, о которых я давно забыл, но по мере того, как он говорил, многое в моей памяти восстановилось…
…Волгу наша группа пересекла южнее Сталинграда на большой высоте. Мы набрали более 6000 метров. С небольшим углом и с газком я перевел самолет на снижение, намереваясь на скорости пройти зону вероятной встречи с противником. Но увы! Слева от нас шла группа «мессершмиттов» — шесть Ме-109. Судя по всему, гитлеровцы нас заметили. «Мессершмитты» эти шли двумя тройками, что само по себе говорило о том, что эти фашистские летчики как раз из тех, которые предпочитают атаковать одну цель друг за другом, добиваясь поражения наверняка. В этом полете наименее желательной была встреча именно с таким противником. И хотя прием этот был нашим летчикам знаком, и нас было не два, а восемь, тем не менее встреча не обещала скоротечной воздушной стычки, а ввязываться в затяжной бой я не имел права. Ко всему прочему, не успели мы увидеть эту шестерку, как тут же, правее и выше нас, увидели еще четырех Ме-109ф. Обстановка резко осложнилась. Теперь уже указание «не ввязываться в бой» не зависело от нашего желания.
«Мессершмитты» явно не хотели упускать возможность нас перехватить. Она, маневрируя, занимали удобную позицию для атаки, и я понял, что бой неизбежен. И тут же я увидел, что к одному из наших «яков», который чуть-чуть приотстал от группы и уже не успевает подтянуться, стал заходить Ме-109…
Те немецкие летчики, с которыми мы ежедневно вели тяжелейшие бои в небе Сталинграда, умели использовать даже незначительное тактическое преимущество, и, если бы наша группа продолжала следовать своим курсом, тот несколько отставший «як» был бы обречен. Но даже при всей важности полученного задания я не мог дать гитлеровцам возможность сбить «як» на моих глазах. Я даже не могу сказать, что раздумывал; нет, только увидев это, я резко развернул свой истребитель и открыл отсекающий огонь по «мессершмиттам», преследовавшим «як». Я успел это сделать вовремя: атака Ме-109 была сорвана. Я лишь успел увидеть, что в этой атаке наш «як» сбит не был, а в следующее мгновение уже потерял его из виду. Бой начался сложным взаимным маневрированием наших и немецких истребителей, очень скоро «мессершмитты» оказались связаны боем, и мы с Каретиным начали постепенно отрываться. Перешли на пикирование, миновали поселок Гумрак, а затем бреющим полетом пошли вдоль дороги к Дону.
По дороге шли и шли гитлеровские войска. Нас обстреливали, но сбить самолет на бреющем полете трудно. Порой мы снижались ниже телеграфных столбов — это, вероятно, и спасло нас. Сбоку, снизу беспрерывно шли трассы пулеметов и зенитных орудий, но реакция стреляющих запаздывала.
Так, над самыми головами гитлеровцев, проскочив опасную зону обстрела, истребители вышли к Вертячьему. Постоянно маневрируя, мы не позволяли противнику вести прицельный огонь. Вскоре мы обнаружили танки сразу в нескольких местах сосредоточения. Отметили выдвижение одной из танковых колонн по дороге, ведущей на юго-восток. Дело было сделано, и мы взяли курс на север.