Возгарка I (СИ)

Восстание продлилось два года и охватило почти все земли бывшей Альхарды. Государи соседних стран, да и сама Первородная очень переживали, как бы волна народного недовольства не докатилась до их берегов. Но присылать подмогу не решались, поскольку поддержать одного из трёх схлестнувшихся герцогов, означало подорвать отношения с остальными.

Посылать же воинское вспоможение сразу всем значило оставить собственные земли беззащитными. В тонкости дипломатических увёрток тех дней вдаваться не стану, скажу только, что совершенно напрасно змея присутствует на гербе лишь одного из великих домов Священной империи.

Замечу также, что даже при поддержке шляхты Владу не удалось бы продержаться и нескольких сражений, если бы не нашлись сочувствующие бунтовщикам чародеи, давно мечтавшие избавить мир от вампирской скверны. Наиболее одиозная фигура тех лет — Кирсана Рыжая, невесть откуда взявшаяся пиромантка с явно природным даром, поскольку никакое обучение не позволит так отжигать.

Лишь остановив эту огненную бестию удалось добиться перелома в ходе сражений. К сожалению, взять Кирсану живой не удалось, хотя сведения о самом факте её смерти расходятся. Самая популярная версия гласит, что оказавшись загнанной в угол, пиромантка отказалась сдаваться и совершила акт самосожжения: с полагающимся в таких случаях диким ведьмовским хохотом.

Народная молва, однако, возвела её в ранг тех героев, которые непременно вернутся, когда в них снова возникнет насущная потреба.

Как бы то ни было, после всё кончилось довольно быстро, но очень кровопролитно.

Разбив войско Влада Дампира под Брэном, Вальдемар приказал переломать кости и выпустить кишки поверженным бойцам. Но не позволил им умереть и, пока тучи воронья пировали на раненых, его магия сохраняла им жизни. До самого конца. Они чувствовали, как им выклёвывают глаза, отрывают куски губ и языки, копошатся клювами в потрохах…

В ту ночь великий герцог славно накормил своих пернатых слуг, а вести вселили ужас в сердца его смертных врагов и уважение — в бессмертных. Нет, пиетет среди них он снискал не за жестокость — этого качества в любом старом кровососе найдётся с избытком, — но за чародейское могущество.

Удерживать тысячи раненых на грани смерти и не дозволять пересечь черту, невзирая на чудовищные ранения — искусство, достойное самого Сигизмунда.

Вальдемар не позволял смерти приблизиться к ним, и лишь когда нечему стало кричать и чувствовать боль, отдал их души тёмной богине, дабы та низвергла своих хулителей в пропасть. В народе они получили известность, как три тысячи мучеников — заодно появилась всем хорошо известная присказка.

И вот, спустя всего год после тех знаменательных событий, Брэнский Потрошитель посмотрел на меня. Жёсткие губы разлепились, чтобы выпустить из лёгких тяжёлый, укоряющий вздох отца, который собирается отчитывать непутёвого сына.

— Поздравляю с обретением бессмертия, — сухо сказал герцог, а его длинные пальцы с безупречными ногтями сцепились в замок поверх столешницы. — Ты присаживайся, мой мальчик, нам нужно побеседовать.

Я одёрнул полы богато расшитого кафтана, расстегнул пуговицы и опустился в кресло перед столом дяди. Отец к этому времени был уже мёртв, так что, как не горько признавать, его роль во многом действительно взял на себя Вальдемар.

— Ты напуган, я погляжу, — произнёс он всё тем же скупым на эмоции голосом. — Уже освоился со своими новыми возможностями?

Я неуверенно кивнул.

— Ментальное доминирование применяешь?

Моя голова снова качнулась вперёд.

— Да не робей ты так, я же тебя не съем, — его губы иронично изогнулись, чуть приоткрыв резцы, а глаза блеснули сталью. — Ты ведь больше не входишь в число съедобных существ, верно? Немного жаль, что наша династия так бесславно пресеклась, но что поделать? Зато мой племянник успел насладиться солёной водой, почувствовал всю красоту и силу океана.

— Дядя… — хрипло выдавил я.

— Нет, Рихард, даже не смей, — поднял он руку в повелительном жесте, а затем откинулся к резной спинке кресла. Его пальцы снова отстучали дробь. — В случившемся есть и толика моей вины. Я слишком многое тебе позволял. Избавил от кровных уз с Ирмалиндой, разрешил утолить страсть к такелажу и рангоуту. Не торопил с женитьбой. И теперь, даже если ты успел заделать дюжину бастардов портовым шлюхам, разыскать их вряд ли удастся, да и позор тащить эту шваль ко двору.

На подоконник с шумом крыльев приземлился крупный ворон — единственный белый среди птиц великого герцога. Имя его — Гунтрамн, «ворон битвы», и когда-то он был фамильяром моего отца. Тогда я ещё не знал, что на самом деле представляет собой это существо, а потому мало обратил внимания на косящийся на меня голубой глаз.

— Так что же, Рихард, есть у тебя идеи как нам исправить это безобразие? — дядюшка перевёл взгляд с птицы на меня.

— Исправить? — не понял я. — Как же это можно исправить?

— Верно, мой мальчик. Никак. И поскольку мы последние фон Шнайты, то ради своего рода можем сделать лишь одно — жить вечно. Ты согласен со мной?

Я кивнул со всё нарастающей неуверенностью и тревогой.