Вожди и лидеры. Как это было?

А. Гаспарян: Этот человек – важная составная часть истории нашей страны в XX веке. Михаил Суслов был очень последовательным человеком. Он вступает в Комбед уже 1918 году и дальше, как тогда сказали бы, делает карьеру по партийной линии. Вообще, я не знаю, был ли у нас в стране второй такой упрямый, абсолютно упертый доктринер, который хотя бы в какой-то мере может быть сравним с Сусловым. Ведь известно, например, его первое публичное выступление о роли молодежи. Ему было 20 лет. Если сравнить с тем, что он говорил, когда ему было 70, никакой разницы не увидишь. Единожды сложившиеся взгляды он пронес через всю свою жизнь. Он не изменился ни на йоту. Я не знаю ни одного другого такого партийного теоретика. В первые годы Российской Федерации Суслова почему-то было принято сравнивать с Геббельсом. Они и рядом не стояли. У Геббельса, если читать его дневник о 1920-х – начале 1930-х годов, были постоянные метания, он искал себя. У Суслова не было ничего подобного. Вообще, это удивительно. В эпоху Сталина, в 1930-е – 1940-е годы, в чем-то могли меняться некоторые партийные постулаты, но только не точка зрения Суслова. Известно, что он даже сказал Сталину, что работает так, как привык, и иначе действовать не может. И если какой-нибудь, условно говоря, партийный теоретик мог бы за это, наверное, поплатиться своей должностью, в случае Суслова ничего подобного не произошло. Это действительно уникальный персонаж. И вот это упрямое доктринерство в нем соседствовало с абсолютной аскетичностью. Дома у него вообще не было своей мебели. Даже ложки своей не было. На всем, что у него было в квартире, стоял штамп о том, что это имущество ЦК КПСС. Часть зарплаты он постоянно отдавал в Фонд мира, а из оставшейся части умудрялся еще покупать книги для библиотек Саратовской области.

Г. Саралидзе: Он уроженец Саратовской области.

А. Гаспарян:

Да. Ни конфет, ни каких-либо других подарков он не принимал даже на праздники. Максимум – это книга с дарственной надписью. И то, судя по многочисленным воспоминаниям, люди опасались, что, будучи в плохом настроении, он и этого не примет. Такой вот абсолютный аскет. Ему надо было родиться лет на двадцать раньше – это был бы просто идеальный типаж члена партии большевиков первого созыва.

Г. Саралидзе: Он родился в 1902 году, и, на мой взгляд, как раз вовремя. Если посмотреть на его биографию, то это был действительно подкованный человек. В середине 1920-х годов он поступил на рабфак, затем в аспирантуру, вел преподавательскую работу в Московском государственном университете и в Промышленной академии и так далее. То есть нельзя сказать, что Суслов был самоучкой.

Д. Куликов: Ты подобрал хорошее слово – «подкованный». Ты не сказал, например, «образованный», «глубоко разбирающийся»… «Подкованный» – это, кстати, терминология оттуда же.

Г. Саралидзе: У меня язык не повернулся назвать его интеллектуалом…

Д. Куликов: Подкованный. Кстати, это неслучайно, Гия. И не потому, что это какая-то политкорректность. Я думаю, твое понимание заставило тебя употребить это слово. Обсуждая нашу историю XX века, мы неоднократно на разных примерах рассматривали одну из ключевых проблем советского строя – догматизацию философско-идеологического пространства. И можно спорить, кто больше сделал для догматизации – Сталин или Суслов и где от этой догматизации была польза, а где был вред. Потому что на этапе становления советского государства Сталин был вынужден догматизировать это. Вынужден. По-другому он не построил бы всю мобилизационную систему того сверхразвития, о котором мы часто говорим. Сверхразвития вместе со сверхэксплуатацией. Это две части одного целого, две стороны одной медали. Догматическая организация идеологии и философии была необходима для того, чтобы этот механизм построить. А вот товарищ Суслов был членом Президиума с октября 1952 года (тогда еще был жив Сталин). После смерти Сталина его ненадолго убрали и потом опять быстро вернули. И эти догматы он нес с собой до 1982 года, то есть до самой смерти (он умер на несколько месяцев раньше Брежнева). В этом смысле догматическая конструкция скончалась вместе с ним.

Пришедший на его место Андропов догматиком точно не был. Он, наоборот, объявил, что будет думать и искать – правда, признавал, что у него не получается. А не получалось потому, что до этого социально-идеологическое знание было организовано как непригодное в рабочем смысле. И конечно, заслуга Суслова заключается в том, что он все это в таком догматическом виде тащил буквально на себе. В принципе, во всех критических точках Суслов был главным лицом: начиная от Венгрии и заканчивая суждениями по поводу так называемых диссидентов.