Вожди и лидеры. Как это было?

Д. Куликов: Попробуем отбросить субъективные моменты, то есть историю его становления – от Комбеда и через образование, благодаря которому Суслов стал подкованным, и посмотрим на объективную ситуацию. Она ведь заключалась в том, что ушли те люди, которые претендовали быть теоретиками. Последним в этом смысле был Сталин. Правда, когда аргументов в теории не хватало, он другие способы применял, не без того. За Бухариным было закреплено звание теоретика, хотя содержание его теории лично мне представляется весьма и весьма поверхностным. Это тоже была раздутая инициатива. Но все-таки на нем, по крайней мере, висел лейбл «теоретик нашей партии». После ухода Сталина, в принципе, никто из первых лидеров партии – ни Хрущев, ни Брежнев, ни те, кто были около них, – вообще не претендовали называться теоретиками. Во-первых, они точно понимали, что не в состоянии этим заниматься. Если пользоваться устоявшимися стереотипами, они позиционировались как крепкие хозяйственники. Суслов тоже не может быть теоретиком, потому что содержания у него нет никакого, и Армен здесь совершенно прав. Но Суслов заявил о себе как об охранителе всего этого. Что говорило в его пользу? Назначен-то он был начальником управления пропаганды и агитации еще при самом Иосифе Виссарионовиче в 1947 году. То есть это проверенный человек, и в этом ни у кого не было сомнения. Это первое. Второе. Он ни на что не претендовал, но жестко объявил: я буду охранять наши идеологические догмы, и ни одна сволочь к ним не подползет. И в этом смысле он всех устраивал. Потому что теоретической работы нет, никто из так называемых проводников политики партии на нее не претендует, да и не способен. А значит, образуется место, которое заполняется вот этим совершенно дубовым, бессмысленным и беспощадным охранительством. Нужно было следить за тем, чтобы кто-то куда-то не вписал не то слово. С чем Михаил Андреевич прекрасно справлялся.

Г. Саралидзе: То есть если при Сталине претендовавших на роль теоретиков просто зачистили, то после его смерти появился человек, который зачищал это пространство, не допуская в него тех, кто потенциально мог бы взять на себя эту миссию.

Д. Куликов:

Нет, в верхушке партии никто и не мог реально это сделать. Мы их всех знаем.

Г. Саралидзе: Михаил Андреевич долго находился на этой должности. И в принципе, у нас могли бы появиться такие люди в 1950-е, 1960-е, 1970-е годы. Но никто не появился.

А. Гаспарян: При таком подходе они появиться не могли. Вот самый простой пример. В конце 1920-х годов выходил журнал Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, где штамповались очень однотипные воспоминания. Когда Никите Сергеевичу Хрущеву потребовалось оправдать репрессированные партийные кадры, он распорядился сделать новое издание. Но оно не вышло. Потому что Михаил Андреевич последовательно вычищал оттуда все, что могло бросить тень на партию. И выяснилось (есть воспоминания по этому поводу), что из такого кирпича даже брошюрки не получается. Но как тогда на таком фундаменте можно строить какую-то теорию? И кто рискнет бросать вызов могущественному Михаилу Андреевичу? Дошло до абсурда. Торжественно реабилитировали Тухачевского. Всенародно. Издали целых два тома его работ. Потом Никита Сергеевич поручил опять же Михаилу Андреевичу обеспечить написание правдивой биографии нашего нового гения, светоча, который будет указывать путь в коммунизм. С этой задачей справились блестяще. Написали целую брошюру. Но она обрывается на 1933 годе, потому что дальше начали возникать вопросы к Тухачевскому и Михаил Андреевич вычеркнул оттуда самолично все, что было. Книга заканчивается исторической фразой: «Партия всегда будет помнить своего верного сына». Что с ним случилось, как оборвалась его жизнь, почему теперь мы все его любим – из этой книги совершенно непонятно. Но за проделанную работу автор получил Государственную премию СССР. Вот, пожалуйста, это Михаил Андреевич в чистом виде.

Д. Куликов: Идеальный человек. Во всех смыслах.

Г. Саралидзе: Есть еще одна интересная деталь. Ведь этого идеального человека откровенно не любили. Никто не любил. Причем как наверху, так и внизу. Я очень хорошо помню 1982 год, когда Суслов умер. Я был девятиклассником и в это время проходил производственную практику на заводе. И простые рабочие поздравляли друг друга с тем, что наконец ушел человек, который отвечал за все плохое в нашей стране. Для меня это было удивительно. Просто удивительно, как это было возможно.