Возлюбленная

Тот яблоневый сад, как оказалось, находился в Делавэре, штат Огайо. Там жила ткачиха. Она поймала его как раз вовремя – он только успел покончить с колбасой, которой она накормила его, – и он, плача, забрался к ней в постель. Она выдала его за своего племянника из Сиракьюс; для этого потребовалось всего лишь называть его именем племянника. Но спустя восемнадцать месяцев он уже снова вглядывался в даль – искал цветущие деревья, только на этот раз он ехал в повозке.

А через некоторое время ему удалось наконец запихнуть все – Алфред в штате Джорджия, смеющегося Сиксо, проклятого учителя, Халле, всех своих братьев, Сэти, петуха Мистера, вкус железного мундштука, вид размазанного по лицу масла, запах горящего можжевельника, листки из учительской записной книжки – в жестянку из-под табака и спрятать ее на груди. И когда он добрался до дома номер 124, ничто на свете не смогло бы заставить его открыть эту жестянку.

* * *

Она его выгоняла.

Совсем не так, как он тогда маленькое привидение – с шумом и громом, с разбитыми окнами и перевернутыми банками с вареньем. Но она его, тем не менее, выгоняла, и Поль Ди не знал, как это остановить; выглядело это так, словно он уходил сам. Незаметно, постепенно уходил все дальше от дома номер 124.

А началось все очень просто. Однажды после ужина он сидел в кресле-качалке у плиты, от усталости ломило все кости, он был исхлестан рекой и дремал. Проснулся он от шагов Сэти, спускавшейся по белой лестнице, чтобы приготовить завтрак.

– Я думала, ты ушел вчера куда-нибудь, – сказала она.

Поль Ди застонал и с изумлением обнаружил себя в том же кресле, где заснул вчера вечером.

– Господи, неужели я всю ночь проспал в этом кресле?

Сэти рассмеялась:

– Да уж врать не буду: проспал.

– Почему же ты меня не разбудила?

– Я будила. Раза два или три. А после полуночи сдалась; к тому же мне показалось, что ты куда-то ушел.

Он встал, вопреки всем ожиданиям спина ничуть не болела. Даже нигде не хрустнуло. Ноги и руки тоже были в полном порядке. И он чувствовал себя выспавшимся и прекрасно отдохнувшим. Бывает, решил он; попадаются же такие благословенные места, где всегда отлично спится. Иногда у корней какого-нибудь дерева, иногда прямо на пристани, иногда на голой скамье, а один раз он отлично выспался, скорчившись на дне лодки. Чаще всего такое случается в стоге сена – так что не всегда лучше всего спится на кровати. А здесь таким местом оказалось кресло-качалка. Странно: он по опыту знал, что мебель-то как раз – самый плохой выбор для сна.

На следующий день он снова заснул в кресле; потом снова. Он привык заниматься с Сэти любовью почти каждый день и, чтобы не смущаться под взглядом сияющей Бел, по-прежнему непременно поднимался в спальню по утрам или сразу после ужина. Но отчего-то спать ему лучше и удобнее всего оказалось именно в кресле-качалке. Он решил, что это, должно быть, его спина виновата – опора ей нужна после ночей в сырой норе в Джорджии.

Так оно и продолжалось, и, возможно, он бы даже привык, но однажды – уже после ужина и посещения Сэти – он спустился вниз, сел в кресло-качалку и понял, что ему это неприятно. И наверх ему тоже подниматься не хотелось. Раздраженный, мечтая об отдыхе, он открыл дверь в комнату Бэби Сагз и рухнул на постель, где умерла старая негритянка. Там он и уснул. Итак, пока что вопрос был решен – по крайней мере, так ему казалось. Он перебрался туда, и Сэти не возражала: за восемнадцать лет она уже привыкла спать одна на двуспальной кровати. Неплохо выглядела эта ситуация и с той точки зрения, что в доме были молодые девушки, а Поль Ди настоящим мужем Сэти все-таки не был. А поскольку он с прежней охотой поднимался к ней до завтрака или после ужина, то жалоб от Сэти не поступало.

Так оно и продолжалось, и, возможно, он бы привык и к этому, до только однажды вечером – уже после ужина, и посещения Сэти – он спустился вниз, лег на кровать Бэби Сагз и почувствовал, что ему на ней очень неуютно.