Возлюбленная

Из индейцев чероки был уничтожен каждый десятый, но они были упорны и явно предпочитали свою неспокойную жизнь гонимых – судьбе тех, кто оказался в Оклахоме. Болезнь, что косила их теперь, была похожа на ту, что погубила половину племени два столетия назад. Между этими двумя бедствиями они посетили Георга III в Лондоне, начали выпускать собственную газету, научились плести корзины на продажу, провели генерала Оглторпа[3] через леса по непроходимым тропам, помогли Эндрю Джексону

[4] победить криков[5]

, вырастили маис, создали собственную конституцию, подали петицию королю Испании, пережили поставленный над ними эксперимент Дартмута, и создание сумасшедших домов, создали собственную письменность, успешно поборолись с поселенцами, поохотились на медведей и расшифровывали старинную индейскую письменность. Все это принесло весьма мало пользы. Их вынудил переселиться к реке Арканзас тот самый президент, на стороне которого они сражались с криками, и это событие уничтожило еще четверть их и без того значительно уменьшившегося народа.

В этом-то переселении все и дело, поняли они и, отделившись от тех чероки, которые подписали договор, ушли далеко в леса и стали ждать конца света. Болезнь, от которой они умирали сейчас, была, считай, простым неудобством по сравнению с прежними бедами, случавшимися с ними. И все же они старались по возможности оберегать друг друга от заражения. Здоровые люди ушли в другой лагерь, на расстоянии нескольких миль; больные же остались рядом с могилами умерших – чтобы либо выжить, либо присоединиться к мертвым.

Узники, бежавшие из Алфреда в штате Джорджия, сели полукругом поблизости от стоянки индейцев. Никто к ним не подошел, но они продолжили сидеть. Прошли часы, – дождь начал стихать. Наконец какая-то женщина высунула голову из своего дома и тут же скрылась. Наступила ночь; ничего по-прежнему не происходило. Но на рассвете двое индейцев, гладкая кожа которых была покрыта язвами, точно раковинами морской уточки, подошли к ним поближе. Никто не сказал ни слова: Хай-Мэн только поднял руку, закованную в кандалы. Чероки увидели цепи и ушли. Потом вернулись, неся небольшие топорики. За взрослыми следовали дети, их было двое, с большим горшком каши, которая, остывая под дождем, испускала парок.

Называя их «буффало-мен», из-за круглых курчавых голов, индейцы неторопливо переговаривались с заключенными, кормили их и сбивали с них кандалы. Никто из прежних узников Алфреда нисколько не испугался той болезни, о которой их заботливо предупредили чероки, так что остались все, не ушел никто; они отдыхали и строили планы. Поль Ди понятия не имел, что ему теперь делать, и, похоже, вообще знал куда меньше остальных. Он слушал, как бывшие узники со знанием дела говорили о каких-то реках и штатах, городах и странах. Слушал истории индейцев чероки о начале и конце мира. Слушал рассказы других «буффало-мен» – трое из них приходили из лагеря здоровых индейцев. Хай-Мэн собирался присоединиться к ним; и еще некоторые – тоже. Некоторые хотели непременно уйти из этих мест; другие намеревались здесь остаться. Через несколько недель Поль Ди оказался единственным, кто совершенно не представлял своего будущего. Он опасался только, что по их следу могли пустить собак, хотя Хай-Мэн давно разъяснил, что при таком дожде собакам нипочем их не выследить. Наконец Поль Ди остался один – курчавый «буффало-мен» среди больных чероки; и тогда, встряхнувшись наконец и признавая собственное невежество, спросил индейцев, как ему попасть на Север. На свободный Север. На волшебный Север. На благодатный, счастливый Север. Чероки улыбались и переглядывались. Ливневые дожди за этот месяц все вокруг превратили в сплошные болота, над которыми висели испарения и ветви цветущих растений.

– Ступай вон туда, – сказал, показывая рукой, один из индейцев. – Вслед за цветущими деревьями. – И пояснил: – Следи за цветением и поспевай за ним. И придешь туда, куда тебе надо, когда все деревья отцветут.

И Поль Ди пустился вслед за цветущим кизилом и персиками. Когда персиковые деревья отцвели, он устремился к цветущей вишне, потом – к магнолии, потом его поманила своим цветом айва, пекановые деревья, грецкие орехи и опунции[6]. Наконец он попал в огромный яблоневый сад, где цветы только-только опали и на ветках виднелись крошечные зеленые завязи. Весна лениво двигалась дальше на север, но ему-то приходилось спешить черт знает как, чтобы за нею успеть. С февраля по июль он только и делал, что выискивал вдали цветущие деревья. Когда они вдруг все пропали из виду и не осталось даже лепестка, чтобы указать ему дальнейший путь, Поль Ди замедлил свой бег, взобрался на дерево, росшее на холме, и принялся внимательно изучать окрестности, надеясь хотя бы на горизонте заметить проблеск розового или белого среди густой зеленой листвы, стеной окружавшей его. Он не касался цветов и не останавливался, чтобы вдохнуть их аромат. Он просто следовал за ними по мере их пробуждения – чернокожий человек в лохмотьях, устремившийся вослед зацветшим сливам.