Возлюбленная

С мрачным видом позавтракав, Штамп отправился навестить Эллу и Джона: вдруг они что-нибудь знают. А что, если выяснится, что когда-то давно, после стольких лет уверенности в себе, он все-таки неправильно назвал себя, и штамп «Оплачено» ставить было рано, ибо за ним остался еще должок? Получив при рождении имя Джошуа, он позже назвал себя иначе – после того, как отдал свою жену хозяйскому сыну. Отдал по собственной воле – в том смысле, что никого не убил, ну разве что себя, потому что жена его потребовала, чтобы он продолжал жить по-прежнему. А иначе, рассуждала она, куда и к кому сможет она вернуться, когда мальчишка наестся до отвала? Лишившись этого «дара», он решил, что больше никому ничего не должен. Каковы бы ни были его обязательства перед людьми, этим он расплатился со всеми разом. Он думал, что станет непокорным, злым, может, даже запьет из-за отсутствия долга перед кем бы то ни было, и отчасти так и случилось. Но не в связи с его поступком. Хочешь, работай хорошо; а хочешь – плохо; или мало; или не работай совсем. Хочешь, веди себя разумно или, наоборот, глупо. Хочешь, спи, а хочешь, вставай. Можешь любить кого-то одного, но не любить других. Не очень-то интересная жизнь, и удовлетворения ему это приносило мало. Так что он распространил свою свободу от всяческих долгов на других, помогая им выплатить то, что они в своем горе и несчастье некогда задолжали. Он перевозил измученных беглецов на ту сторону и возвращал им плату за это; если можно так сказать, возвращал им их купчую, как бы говоря: «Ты заплатил достаточно, теперь жизнь перед тобой в долгу». И за это получал свою «плату» – радостные приветствия при встрече и отсутствие необходимости стучать в чью-либо дверь. Вот и сейчас он стоял перед дверью Джона и Эллы и спрашивал:

– Эй, есть кто-нибудь дома? – и Элла почти сразу откинула крюк на двери.

– Господи, где ж ты прятался? А я-то Джону говорю: должно быть, слишком холодно, раз Штамп дома сидит.

– Нет, я был не дома. – Он снял шапку и потер голову.

– Где же это? Уж точно не здесь. – Элла повесила две пары белья на веревку у плиты.

– Я утром к дому Бэби Сагз ходил.

– А что тебе там понадобилось? – спросила Элла. – Тебя что, приглашали?

– Это семья Бэби. И никаких приглашений мне не требуется, чтобы за ее семейством приглядеть.

Элла только языком поцокала. Этими доводами ее было не прошибить. Она сама была другом и Бэби Сагз, и Сэти, пока не случилось Несчастье. С тех пор она один лишь раз поздоровалась с Сэти – кивнула ей тогда на карнавале, – а обычно ее просто не замечала.

– Там у них какая-то новая женщина живет. Я думал, может, ты знаешь, кто это?

– Да неужто б я не знала, если б в городе у нас кто-то новый объявился? – возмутилась Элла. – Какая она с виду-то, женщина эта? Ты уверен, что это не Денвер?

– Денвер я хорошо знаю. Эта похудее будет.

– Может, показалось?

– Я же своими глазами видел!

– Да в этом доме все что угодно увидеть можно.

– Оно так, конечно.

– Ты лучше Поля Ди спроси, – посоветовала Элла.

– Что-то я его никак найти не могу. – И это было действительно так, хотя нельзя сказать, чтобы он искал Поля Ди уж очень старательно. Не готов он был посмотреть в глаза человеку, чью жизнь сломал, когда явился к нему со своими мрачными рассказами.

– Он в церкви ночует, – сообщила Элла.

– В церкви? – Штамп был потрясен и страшно огорчен.

– Ну да. Попросил преподобного отца Пайка, и тот разрешил ему ночевать в подвале.

– Так там же холод собачий!

– Ну, уж небось это он и сам знает.

– Зачем он это сделал?

– Похоже, чересчур гордый.

– Господи, зачем же в погребе-то! Любой из наших его бы к себе пустил.

Элла повернулась и посмотрела Штампу прямо в глаза.

– А что, у нас тут кто-нибудь мысли на расстоянии читать умеет? Ему всего и нужно-то было – попросить.

– С какой стати? Почему он должен кого-то просить? А самим предложить что, трудно было? Что же это делается, Господи? С каких это пор чернокожий, приехав в наш город, спит в подвале, как собака?

– Не заводись, Штамп.

– Ну уж нет! Не будет мне покоя, пока у кого-нибудь из вас рассудок не проснется и вы не станете вести себя, как христианам положено.

– Да он там всего-то несколько дней.

– Ни одного дня он там не должен был быть! Ты все прекрасно понимаешь, Элла, но и пальцем не пошевелила, чтобы ему помочь! Не похоже на тебя. Мы с тобой больше двадцати лет цветных из воды вытаскивали. А теперь тебе, дескать, трудно человеку переночевать предложить. Рабочему человеку! Который уж как-нибудь сумел бы с тобой расплатиться.

– Если б он попросил, я бы ему что угодно дала.

– С чего это вдруг стало так необходимо, чтобы тебя просили?

– Я его слишком мало знаю.

– Ты знаешь, что он цветной!

– Ох, Штамп, да не терзай ты меня с утра пораньше! У меня и так настроения нет.

– Это из-за нее, верно?

– Из-за кого?

– Из-за Сэти. Он с ней сошелся и жил там, а ты не хотела, чтобы…

– Ну-ну, продолжай. Только лучше тебе в воду не прыгать, коли глубины не знаешь.

– Ты это прекрати, девушка! Мы с тобой слишком давно дружим, чтоб ты мне тут представление устраивала.