Возлюбленная Немезида

Она действительно стала прекраснее! Все, что его восхищало в ней прежде, теперь приводило в исступленный восторг. Блестящий ум, идеальная физическая форма. И именно на последней в настоящий момент были сосредоточены все его помыслы.

Флоренс похудела, отметил Джекоб, повторяя ладонями контуры ее фигуры и упиваясь ее вздохами и движениями. Он обожал ее полноватые девичьи округлости, но эта женская элегантная хрупкость просто сводила его с ума. Она словно специально отточила в себе все до непревзойденного совершенства, чтобы ей нельзя было противостоять. Роскошное гибкое тело, неповторимые черты, белокурые волосы. Необыкновенная, удивительная женщина. Женщина, которую он искал всю жизнь. Джекоб не смел вымолвить ни слова из опасения, что она вдруг исчезнет, как мираж, или сочтет сказанное им глупостью и вспомнит про свою ненависть. Целуя ее шею, он решил, что вообще не будет прибегать к помощи слов.

— Джекоб, — выдохнула Флоренс почти со страхом, когда его ладонь легла на ее шелковистый живот. Она беспокойно шевельнулась, и он догадался, что она нервничает, что в ней трепещет девичья стыдливость. К своему великому ужасу, осознал он и другое: даже на этой стадии близости еще существовала возможность вновь потерять ее. Он должен что-то предпринять. И немедленно.

— Джекоб. Пож…

Он заглушил ее просьбу настойчивым поцелуем. Если она и собиралась выразить протест, ее податливые губы об этом тут же позабыли. Продолжая целовать ее, он стал смелыми ласками утверждать свою победу.

Его рука, дотоле неподвижно лежавшая на ее животе, медленно поползла вниз, и пальцы с любовью затеребили нежную плоть.

Все как тогда, в блаженном полузабытьи думала Флоренс. Этот день, этот вечер, эта комната были не пустым воображением, но она будто вновь переживала счастливые мгновения десятилетней давности.

Джекоб в юности был внимательным любовником, стремился прежде доставить удовлетворение партнерше, и эта джентльменская привычка не оставила его с годами. Флоренс знала, что достигнет оргазма раньше него. И не один раз. Несколько. Много. Больше, чем, наверное, сумеет вынести, прежде чем он овладеет ею по-настоящему.

Она попыталась возражать, но его беспощадные губы и умелые пальцы вознесли ее на вершину райского блаженства, прежде чем она успела перевести дыхание. С ее уст сорвалось его имя, но неслышно, в беззвучном вопле, вопле благодарности и мольбы.

Сколько длились эти сладостные мгновения — минуты, часы? — Флоренс не знала. И вот наконец Джекоб откликнулся на страстный призыв ее тела, с восхитительным исступлением погрузившись в жаждущую его прикосновения заветную глубь.

— О Господи, Джекоб, — простонала она, когда он даровал свободу ее губам. Укрощенная, распаленная, она теперь могла говорить сколько угодно. Запреты были не нужны.

— Флоренс. Моя Флоренс, — бормотал он, с умопомрачительным неистовством лаская глубины ее существа. — Моя Фло. С тобой никто не сравнится… — Она задрожала в экстазе, и он, схватив ее за бедра, погрузился еще глубже.

И Флоренс вновь вознеслась на вершину райского блаженства…

Когда она пробудилась, в комнате было светлее. Она тихо села в постели и с любопытством огляделась.

В спальне Джекоба царил удивительный порядок, будто и не мужчина вовсе был ее хозяином. Никаких следов одежды, кроме той, которую он носил накануне, да и та лежала аккуратно сложенной на стуле. На полированном комоде — установленное под углом небольшое зеркало, а перед ним лишь черепаховый гребень и мужская щетка для волос с серебряной спинкой. Ни безделушек, ни ключей от машины, ни книг, ни видеоаппаратуры, ничего. Только на стене две гравюры с изображением двух ярких птиц, взмывающих над смутно обозначенным озером.

Прекрати немедленно! — приказала себе Флоренс. Она совершенно ясно сознавала, что рассматривает обстановку спальни Джекоба с одной целью — чтобы не смотреть на самого хозяина.

— Я ненавижу тебя, Джекоб, — одними губами произнесла она, глядя на него. Это заявление было одновременно и правдой, и ложью.

Правдой — потому, что вторично своим великолепным телом он заставил се понять, что ни один другой мужчина не способен доставить ей столь полное удовлетворение. Ложью — потому, что на самом деле она обожала его.

Боже, помоги мне, взмолилась Флоренс. Она откинула одеяло.

Джекоб лежал на животе, обнимая подушку, словно ребенок. Столь же крепко он обнимал ее, когда она, пресыщенная любовью, погружалась в сонное забытье. Правда, потом, во сне, они разжали объятия.

Глядя на его бархатную широкую спину и упругие безукоризненные ягодицы, Флоренс боролась с искушением погладить его. Сколько же женщин имели счастье наблюдать это зрелище? — размышляла она, сидя на коленях в полной неподвижности, чтобы не разбудить Джекоба. Играй он просто в театре, наверное, их было бы немного — любовницы и массажистка. Но ведь Джекоб был еще и киноактером, и в некоторых фильмах ему приходилось сниматься в эротических сценах. Значит, тысячи, возможно, даже сотни тысяч женщин любовались его наготой!