Возлюбленная Пилата

Люди здесь другие. Они по-другому разговаривают. Им нужны другие наживки для насадки на рыболовный крючок. У меня нет этих наживок. Я даже затрудняюсь сказать, является ли здесь рыболовный крючок всего лишь гвоздем, а наживка червяком. Папирус, который здешние умельцы разглаживают пемзой, требует более тонких пишущих стеблей, а не грубых, вбирающих много чернил. И вообще, ты послал меня в качестве исследователя в страну, где вместо папируса используются каменные диски, и те стебли, которые я научился затачивать и применять, не могут заменить резца, работа с которым мне незнакома и неприятна. Потерялся я на чужбине, о мой властелин и отец.

Я живу здесь не как твой сын, а как жизнерадостный дурачок. Они не обращают внимания на презираемый ими цвет моей кожи, потому что я придал своим волосам такой оттенок, который режет им глаза так же, как звучание порванной струны раздражает твой слух. Неужели твоим намерением, властелин, было сделать так, чтобы твоего сына не уважали? Когда уважают сына, уважают и отца. То же самое касается и презрения. Неужели ты хотел, чтобы над тобой смеялись, потому что твой сын, чтобы выжить, вынужден строить из себя недоумка?

Что же касается сведений, собирать которые ты послал меня, то знай, что во всех тех странах, где мы можем иметь влияние, никто не любит римлян. Тут говорят, что Рим всегда идет напролом и не обращает внимания на то, что будет растоптано, раздавлено, разрушено его поступью. Где Рим, там могущество. Где Рим, там цивилизация: вода, дороги, снабжение зерном, врачи, слуги закона, судьи. Порядок и лучшая жизнь — говорят одни. Утрата свободы — говорят другие. Может быть, действительно лучше, когда существует единое государство, управляемое талантливыми людьми, правитель которых, как я слышал, живет на каком-то Козьем острове и возлагает повседневные обязанности на своих подчиненных?

Но все это мы давно знали. От предков, к которым ты ближе, чем я, от стариков, которые поведали нам, как постепенно увеличивалось и впоследствии уменьшалось государство греческих египтян, как захваченные ими области, принадлежавшие нашим предкам, вновь утрачивались и возвращались нам. Войны и ответные войны, походы и ответные походы… И рассказы, будто Птолемеям не хватало только слонов для их войн. Разве я не знаю, что не существует одной-единственной причины? Разве ты не учил меня этому? Птолемею нужны были боевые слоны, но у него не было возможности получить их из Азии, потому что между Индией и Египтом расположены те страны, с которыми он вел войну. Они не могли допустить, чтобы их противник приобрел обученных боевых животных. Поэтому Птолемей решил получить слонов из наших земель. Но там, где их особенно много, живут люди, которые не ловят слонов, а убивают, чтобы их есть. Поэтому Птолемей затеял войну против нас. Он немного выиграл, его последователи немного проиграли. В конце концов границы установили там, где они были раньше, и у Птолемеев остались только вооруженные торговые порты на море. Оттуда они посылали воинов и охотников.

Но отец мой! Почему они вели войны, для которых им нужны были слоны? Войны против своих македонских братьев, против людей Селевка в Сирии? Потому что ни те, ни другие не довольствовались тем, чем уже обладали. А обладали они странами, которые их божественный властитель Александр отвоевал в походах за добычей. У персов, например, забравших Египет у египтян и Сирию у ассирийцев. А те, в свою очередь, отняли их у других. Всегда и везде был народ, который жил там раньше. А помнишь ли ты, о отец мой, разрушенные стены больших зданий в трех днях пути на юго-запад от твоего дворца? И вопросы, которые я задавал: «Кто это построил?», «Как оно выглядело?», «Куда делись строители?»

Все земли, которыми владеешь ты, или римляне, или арабы, или евреи, или парфяне, принадлежали раньше кому-то другому. Единственное, что не меняется, это образ жизни людей и сами люди.

Итак, если мы давно все это знаем, то зачем ты меня послал сюда? Зачем ты наполнил горькую чашу моего прощания, вместо того чтобы убрать ее от меня? Чтобы я страдал на чужбине, сносил насмешки и унижения и потом мог сообщить тебе, что все действительно так, как и везде?

Или тобой двигало желание узнать мельчайшие подробности и особенности, которые отличают один вид зверства от другого? Так ли важно знать, какой народ сжигает своих врагов сразу, какой предварительно режет их живьем на куски, а какой лишь поджаривает их, чтобы тут же насладиться жарким, приготовленным в собственном соку? Разве недостаточно знать, что каждый убивает каждого по любой причине? Я считаю, что самые высокие цели служат лишь прикрытием того, что лежит в основе истинных причин. Желание убивать. Кто-то скажет, что государства создаются для того, чтобы жизнь была безопаснее. А я думаю, что государства создают условия для того, чтобы быстрее, основательнее и больше убивать.