Возлюбленная Пилата

Он спал очень тревожно и не мог понять причину своего беспокойства. Стояла тишина. Не было слышно ни шороха ночных насекомых, ни громких криков животных. На месте, которое он выбрал для сна, не было острых камней. Тем не менее он все время просыпался, смотрел на освещенные лунным светом кустарники и погружался в мрачную бездну своих мыслей.

Его сон был как одеяло с заплатами и прорехами. Забравшись под него и глядя в одну из дыр, он видел обрывки странных снов. В череде коротких сновидений появилось лицо женщины, и Афер едва успел узнать ее, потому что и этот сон был столь же мимолетен, как и другие. Женщина из Магдалы.

В последний раз он проезжал через эту покрытую кустарником долину приблизительно полтора года назад. Она находилась восточнее озера, которое Ирод Антипа и другие друзья римлян называли Тибериас, в честь императора. Остальным оно было известно как озеро Геннесар.

В одной из гостиниц неподалеку от Гиппоса он решил провести ночь. Людей было мало, никаких караванов, только несколько торговцев со своими помощниками. Хозяин, которого он знал давно, не показывался. Раб, две проститутки и еще одна женщина обслуживали постояльцев. Эта женщина, здешняя повариха, приготовила простое, но очень вкусное блюдо из пшена, лука, чечевицы и кусочков жареного мяса. Афер поел, выпил жидкого кисловатого пива, перебросился парой слов с рабом о погоде, о времени года, о последнем караване и вежливо отклонил предложение одной из проституток провести с ней время.

Он устал, но спать не хотелось. Афер решил записать свои наблюдения, сделанные в поездке, чтобы потом ничего не забыть в своих отчетах. То есть заняться скучным делом, чтобы легче было заснуть.

По его просьбе раб принес ему большую масляную лампу, потому что свет факелов на стенах был слишком тусклым, чтобы при нем можно было писать. Железным штифтом он выцарапывал на своих покрытых воском табличках непонятные для окружающих каракули. Афер отвлекся от своего занятия, когда один из гостей, торговец из Герасы, громко свистнул и на греческом языке сказал что-то насчет жарких бедер ночи.

Эти слова подвыпивший гость адресовал женщине, которая вышла из кухни. Как показалось Аферу, в ее ответной улыбке была легкая презрительность. Она скрестила на груди руки и сказала:

— Работа у кухонного огня достаточно жаркая, для того чтобы из любой степи сделать болото, будь то бедра или что иное. Вы хотите еще есть? — Она бегло говорила по-гречески, однако, по-видимому, ее родным языком был арамейский.

— Мы не хотим есть, мы хотим в твое болото.

— Ты из него не выберешься и утонешь. — Она кивнула торговцам и через все помещение направилась к Аферу.

Он смотрел на женщину, восхищаясь ее роскошными черными волосами и думая о том, что она делает в этой гостинице.

— Ты сыт? — спросила она, остановившись возле его стола.

— Кто бывает когда-либо сытым? Но я уже и не голоден. — Он улыбнулся и указал на свою чашу. — Могу ли я пригласить тебя на прохладительный напиток?

Она посмотрела на него оценивающим взглядом, и в это мгновение в ее темных глазах он увидел боль. А может быть, ему это только показалось. «Боль, — подумал он, — глубокая боль, она сидит в ней как заноза, как крючок». На смену этой мысли пришла другая: «Какое мне дело до этой женщины?» И все же он протянул руку и тихо сказал по-арамейски:

— Ты хочешь вернуться домой, не так ли? Куда?

Женщина внимательно посмотрела на него. В глазах ее стояли слезы. Она хотела что-то ответить, но опустила голову и провела рукой по лицу.

Когда Афер снова увидел ее глаза, они были сухие и настороженные.

— Кто ты? — спросила она.

— Один из тех, кто научился видеть человека насквозь, — пошутил он.

Она опустила веки и замерла, будто прислушиваясь к себе.

— Твой арамейский… Ты римлянин? — Потом она взмахнула кистями рук, как маленькая птичка, стряхивающая с крыльев воду и пытающаяся взлететь. — Римлянин или нет, — продолжала она, — человек и сын человека. — Женщина опустилась на табурет и положила руки на стол ладонями кверху, слегка согнув пальцы.

Теперь, незадолго до рассвета, когда было еще темно, он лежал в этом кустарнике на границе и вспоминал свой сон. Лицо женщины и… руки на столе. Во сне они превратились в когти птицы. Но не в острые когти хищной птицы. Когда он расположил обрывки сна в правильном порядке, то оказалось, что это ласковые когти раненой птицы, которая хотела бы взлететь, но у нее не было сил для первого взмаха. Для начала полета домой.

— Как тебе пришло в голову, что я хочу вернуться домой? — спросила она.

— Я увидел это в твоих глазах.

— Чтобы увидеть чужую боль, нужно быть очень зорким. Или пережить то же самое. А может, ты сам хочешь вернуться домой?

Вероятно, он улыбнулся. Сейчас он этого уже не помнил. В памяти осталось только то, что заговорил он не сразу, а подождал, пока раб принес две чаши освежающего пива и удалился.

— Разве все мы не хотим вернуться домой?

— Если у нас есть родина. — Она сделала глоток…