Возрождение

Один скользит пальцем по моей челюсти, и я внезапно осознаю, как близко он стоит. В дюймах от меня. Его карие глаза изучают мое лицо, и что−то наподобие озноба проходит через все мое тело.

Один имеет самые завораживающие глаза на планете. В них есть сила заставить чувствовать себя младше него и слабее. Обратиться к нему — нашему лидеру и большому брату — за защитой. Или они могут заставить чувствовать тебя самой сильной и крутой девушкой на планете.

То, как он смотрит на меня сейчас, заставляет чувствовать немного и того и другого. Но меня это не смущает.

— Я тоже переживаю за тебя, знаешь ли, — так близко, что его дыхание щекочет мой нос, когда он говорит. Это напоминает, что, хотя он и наш лидер, но в действительности, не мой брат.

Стараюсь засмеяться, но во рту пересохло, а губы не работают должным образом.

— Ты же говорил, что уверен в моем успехе.

— Я уверен, но это может быть опасно. Мы не знаем, что знают другие. Если ты будешь ранена…

Начинаю перечить:

— Не буду, — одно из самых нелепых обещаний, который никто не может сдержать, но я просто не могу подобрать других слов. Сердце бьется так, словно я только что закончила утреннюю пробежку.

Один протягивает руку и проводит пальцем по моей щеке. Прикосновение его кожи, такое легкое и незначительное, но и этого слишком много. Я задерживаю дыхание.

Забудь о миссии. Этот момент слишком опасен. Мы не должны быть здесь одни. Он не должен стоять так близко. А я не должна представлять, каково это — придвинуться еще ближе, провести своими руками по его голой груди, узнать, действительно его кожа настолько гладкая и шелковистая, как кажется со стороны. Направляли ли бы его жесткие мышцы мои руки вверх и вниз?

Тепло распространяется по всему телу, и сердце бьется сильнее.

Зачем Один делает это со мной? Это тест? Мало того, что он не подает хороший пример, так еще и подталкивает меня к нарушению одного из самых строгих правил, которые у нас есть.

Если только я неправильно его поняла. Но нет. Я умею читать лица. Тренировалась делать это и действительно не думаю, что сейчас ошибаюсь.

Затем главные двери открываются, и мы отскакиваем друг от друга. Отсюда не просматривается вход, но, должно быть, это Фитцпатрик, направляющаяся в нашу сторону. Чувство вины проскальзывает по лицу Первого, как, уверена, и на моем. Я определенно читала его неправильно.

Ох, дерьмо.

***************************************************************

Кайл машет рукой перед моим лицом, и я вздрагиваю, поскольку возвращаюсь в настоящее.

— Соф?

Кайл. Кайл. Кайл.

Сфокусируйся на Кайле с его безупречными скулами и растрёпанными обесцвеченными волосами. Кайл, с которым я ходила на некие танцы прошлым вечером. Кайл, чья близость ко мне заставляет кожу покалывать.

Но я не могу сфокусироваться на настоящем и обреченно прикрываю лоб руками. Кто такой Один? И что это за имя? Почему он называл меня Семь? Я думала, что я София.

Три. Шесть. Девять.

Что. За. Черт.

Коул. Гейб. Саммер. Джордан. Именно так. Я почти кричу от удивления. Это были лица на том фото, на которое смотрела Одри в нашей комнате. Так почему я помню их как номера?

Отодвигаю воспоминание прочь, но вместо облегчающего беспокойства, все становится хуже. Моя головная боль возвращается.

— София?

Правильно. Предполагается, что это мое имя. Об остальном побеспокоюсь позже.

Моргая, заставляю себя выйти из ступора.

— Уже здесь, прости.

Лицо Кайла выглядит забавным, в то время как он осушает чашку кофе.

— Заблудилась на тропинке воспоминаний?

— Эм, да. Думала о том времени, когда Фитцпатрик пришла и сорвала вечеринку в общежитии моей старой школы, — в руках остается половина кофе плюс большая часть маффина, и я замедляюсь, выпивая остатки. Кофе остыл, но я не против. В конце концов я достаточно согрелась.

Кайл указывает на маффин своей кофейной ложкой, как бы напоминая поесть.

— Ты упоминала об этой Фитцпатрик раньше. Она была твоим ГК (главным комендантом) или что−то вроде того?

— Да, — нет, не думаю, что это правильное определение, но и не знаю, что правильно, поэтому не хочу объяснять. Хотя, возможно, это то, что я сказала Кайлу. Возможно, это было частью прикрытия. Как бы то ни было, факт того, что я врала Кайлу, является хорошим напоминанием, почему вообще не следует много говорить.

Я вращаю чашкой по кругу и всматриваюсь в окно. Улица оживлена. Пешеходы снуют мимо, укутываясь в свои куртки, избегая зрительного контакта. На перекрестках создаются пробки, под вой клаксонов. Но ни одно лицо не беспокоит меня. Как долго я нахожусь здесь?

— Она мне не нравилась — Фитцпатрик, — говорю Кайлу. — Я называла ее Стервапатрик.

Он ухмыляется:

— Да, знаю. Ты говорила, что в старой школе было не много веселья.

— Что еще я говорила?

Я кручу чашкой так быстро, что та почти слетает со стола. Кайл ловит ее, затем кладет руку на мою руку. Я дрожу, но, возможно, лишь частично от прикосновения. Или это мандраж от кофеина.